Со стороны Шеффилда действительно приближался какой-то экипаж. Капитан выпустил Стогамбера и, следуя его совету, снял шляпу.

– Как по мне, так вы слишком хорошо владеете воровским жаргоном, – угрюмо добавил он!

– Ах! – отмахнулся Стогамбер и наклонился за своей палкой. – А как по мне, так вы слишком хорошо его понимаете!

Усмехнувшись помимо воли, Джон направился к воротам.

В экипаже, оказавшемся двуколкой, сидели фермер Хаггейт и его жена. Если эту достойную пару и удивил странный вид привратника, одетого в сюртук для верховой езды элегантного покроя с завязанным на замысловатый узел дорогим шейным платком, то они ничем не выдали своего удивления. Фермеру всего лишь пришлось предъявить квитанцию, приобретенную у первых ворот на выезде из Шеффилда. Тем не менее он принялся многословно объяснять, что со своим ребром (так он назвал дородную леди рядом с ним) ездил в город тратить деньги, отмечая годовщину свадьбы. Джон вежливо поздравил их с этим событием, а миссис Хаггейт выразила надежду, что пройдет немного времени, прежде чем он будет праздновать свое собственное бракосочетание. От необходимости как-то реагировать на это замечание Джона избавил фермер, строго приказавший супруге не болтать языком. Он жизнерадостно пожелал капитану спокойной ночи и поспешно миновал ворота.

Шагая через поле к хлеву, возле которого его терпеливо дожидался Бу, и размышляя над словами фермерши, капитан неминуемо пришел к выводу, что его матримониальные ожидания разделяет большинство жителей деревни и уж точно все без исключения слуги в поместье.

Когда спустя короткое время он вернулся в сторожку, Лидд мирно похрапывал в кресле у затухающего камина. Джон потряс его за плечо и сказал:

– Хороший из тебя привратник! Интересно, сколько людей самостоятельно отворили ворота, не заплатив нам ни пенса?

– Боже упаси, сэр, я просыпаюсь от малейшего шороха! – заверил его Лидд.

– Что ты называешь малейшим шорохом? Полк солдат в сопровождении военного оркестра? Ну да ладно! Скажи мне, Джозеф, ты можешь последить за парочкой, обитающей в поместье, так, чтобы они этого не заметили? Я говорю о молодом Сторневее и Коуте.

Лидд смотрел на Джона, поглаживая подбородок.

– Я и могу и не могу одновременно, господин, – сказал он. – Все зависит от обстоятельств. Видите ли, может так выйти, что мне придется куда-нибудь ехать с мисс Нелл. И если вас интересует мое мнение, то следить надо за тремя, а не за двоими. Холт – слуга мистера Генри – абсолютная дубина, да еще и похож на устрицу! Но вот Роджер Гун, который называет себя конюхом Коута, тот еще висельник! Что бы ни затевали мистер Генри с Коутом, он тоже по уши в этой истории!

– Сделай все возможное! – кивнул Джон. – Не спускай глаз с мистера Генри и не забудь поставить меня в известность, если он совершит нечто такое, что покажется тебе подозрительным! В особенности следи за тем, куда он ездит, и все сообщай мне!

Однако так вышло, что не Джозеф, а сам капитан выяснил, куда ездит Генри, хотя произошло это совершенно случайно. Намереваясь всего-навсего дать нагрузку своей лошади, Джон выбрал для этого время, когда на дороге практически не было экипажей, а жители деревни еще не встали и поэтому никак не могли увидеть привратника верхом на столь породистом коне. Таким образом, уже на следующее утро Джон поднялся с рассветом и сквозь промозглый туман зашагал к хлеву фермера Хаггейта. Проезжать через Кроуфорд ему не хотелось, так же, как и по очень неровной дороге, по которой он в субботу ночью спустился сюда с пустошей. Поэтому капитан поскакал верхом на восток, выбрав направление, куда накануне уехала с фермы Нелл. Легко перемахнув через живую изгородь, он оказался в небольшой рощице и, немного попетляв, наконец выехал на тропу, приведшую его к полусгнившим воротам. Джон припомнил, что уже видел их, когда ехал в Келландс, и понял, что снова оказался на главной дороге. Это было не совсем то, чего он хотел, но, по крайней мере, перед ним протянулась широкая поросшая травой обочина, позволявшая пустить Бу легким галопом.

Туман уже начал рассеиваться, и ворота виднелись совершенно отчетливо. Поэтому капитан без малейших колебаний направил Бу к ним, готовясь к прыжку. Рослый конь на мгновение собрался и легко перемахнул препятствие. Аккуратно приземлившись по другую сторону ворот, он дал понять хозяину, что после долгого бездействия хочет перейти на галоп. Однако Джон не собирался нестись по незнакомой дороге, да еще в тумане, не позволявшем ему видеть дальше чем на пятьдесят ярдов. Поэтому он придержал коня и тут же вспомнил, что прошлой ночью заметил тропу, отходившую от главной дороги в северном направлении. Ему показалось вполне вероятным, что этот путь тоже ведет на пустоши, и он решил проверить свою гипотезу в надежде выехать на открытое пространство, где Бу смог бы сбросить всю нерастраченную энергию, заставлявшую его нервно переступать ногами и вздрагивать.

Дорога находилась на полпути от сторожки до Келландса, и вскоре Джон уже свернул на нее, тут же убедившись в том, что это не более чем взрытый колесами телег проселок, с обеих сторон огражденный от обработанных полей глубокими канавами и насыпями. Широкая полоса земли между колеями заросла травой и выглядела достаточно ровной, что позволило Джону снова пустить Бу легким галопом. Жеребец ринулся вперед, стремясь перейти на все более широкий шаг. Джон понимал, что конь скачет слишком быстро, потому что на незнакомой дороге его могли подстерегать глубокие ямы, которые он ни за что не успел бы разглядеть вовремя.

Одинокий пешеход, неожиданно вынырнувший ему навстречу из еще не рассеявшегося холодного белого тумана, также поспешно отскочил в сторону, чуть не свалившись в канаву при виде стремительно приближающегося Бу. Впрочем, на самом деле времени у него было предостаточно, потому что Джон заметил его с расстояния не менее тридцати ярдов. Ему показалось, что пешеход хотел не столько спастись, сколько спрятаться, и если бы вдоль дороги росла живая изгородь, он укрылся бы в ней. Человек в панике огляделся вокруг, как будто в поисках убежища, и, не обнаружив такового, практически съежился на краю канавы.

Джон не успел даже удивиться тому, что появление всадника, пусть и совершенно неожиданное, могло столь сильно испугать одинокого путника, потому что спустя несколько секунд он уже поравнялся с беднягой. Натянув поводья и умерив бег коня, капитан обернулся, чтобы извиниться перед пешеходом, которого принял за батрака с одной из близлежащих ферм. Тем не менее его взгляду предстал человек, одетый в пальто с множеством пелерин. С побелевшего лица на Джона взглянули светлые воспаленные глаза, и капитан проехал мимо, так и не проронив ни слова. Пешеход поспешно наклонил голову, пряча лицо, но Джон успел узнать Генри Сторневея.

У него было одно мимолетное мгновение, чтобы рассмотреть повстречавшегося ему человека, но капитан не являлся тугодумом и к тому же отличался незаурядной наблюдательностью. Поэтому ему бросились в глаза две любопытные детали. Первая заключалась в том, что лицо мистера Сторневея исказил непередаваемый ужас, а вторая – в том, что в руке он нес незажженный фонарь. Страх на лице Генри Джон объяснить не сумел. Такой ужас мог быть вызван только чем-то гораздо более серьезным, чем то, что кто-то увидел его на дороге. Фонарь же указывал на то, что поместье он покинул затемно. И тем не менее, размышлял Джон, хотя ночь стояла облачная, но не чересчур темная, а значит, необходимости в фонаре явно не было.