— Куда мне до тебя, — возражаю я. — Трис, они убили твоих родителей, ты же не забыла?

— Я не утверждала, что собираюсь сидеть сложа руки, — отрезает она. — Но я принимаю решения сама.

— Трис, я привел тебя сюда только потому, что хотел быть честным, а не за тем, чтобы ты высказывала свои поспешные суждения. Хватит указывать мне, что я неправ.

— Помнишь, что случилось в прошлый раз, когда ты не поверил моим «поспешным суждениям»? — холодно спрашивает Трис. — Тогда тебе пришлось убедиться, что я не ошиблась. А видео с Эдит Прайор? А Эвелин? Было то же самое.

— Конечно. Ты у нас идеальная, — взрываюсь я. — Особенно тогда, когда безоружная влезала во всякие опасные ситуации. Или тогда, когда врала мне, что не отправишься на смерть в штаб-квартиру эрудитов. А как насчет Питера?

— Не смей, — тычет она пальцем мне в лицо, и я чувствую себя как ребенок, получивший выговор от взрослого. — Ты не способен видеть, к чему приводит твоя горячность. Ты бросился к Эвелин, потому что был в отчаянии из-за родителей, теперь ты собираешься присоединиться к… этим. И только потому, что ты отчаянно не хочешь, чтобы тебя считали «поврежденным».

Это слово бьет меня как хлыстом.

— Я не поврежденный, — стараюсь говорить спокойно. — Никогда не думал, что ты настолько не веришь в меня, что начнешь уговаривать не доверять самому себе. Знаешь, мне не нужны твои разрешения.

Иду к двери, и, когда моя ладонь уже касается ее ручки, Трис кричит мне вдогонку:

— Уходить, пытаясь таким образом оставить за собой последнее слово, это так по-взрослому.

— Как и подозревать, что на мои действия влияет внешность Ниты, — отвечаю я. — Думаю, мы квиты.

И выхожу из комнаты. Я не капризный мальчик, действующий под влиянием отчаяния и кидающийся к первому, кто меня поманит. Я не поврежденный.

Приникаю к окуляру микроскопа. Лужица темно-оранжевой сыворотки расплывается перед моими глазами. Я была так занята разоблачением Ниты, что чуть было не упустила рациональное зерно в ее лживых заявлениях: для того, чтобы получить формулу сыворотки, Бюро должно было само разработать ее. Только потом передать Джанин. Отодвигаюсь от микроскопа. Интересно, зачем Джанин согласилась сотрудничать с Бюро, если единственное, чего она хотела, это остаться в городе и держаться как можно дальше от них?

Впрочем, можно предположить, что у них была общая цель. Например: и Джанин, и Бюро хотели, чтобы эксперимент продолжался, и они были готовы пожертвовать жизнями невинных людей. А я-то уже надеялась, что это место может стать моим домом. Оказывается, я попала в логово настоящих убийц. Отшатываюсь от микроскопа и с волнением покидаю комнату.

Не обращая внимания на встречных людей, я бреду по коридорам Резиденции Бюро все дальше и дальше, пробираясь по норе зверя. В голове звучат слова, сказанные мной Кристине: «Может, это место станет нашим домом…» Им эхом отвечает голос Тобиаса: «Они убили твоих родителей!»

Не знаю, куда я иду, просто хочу выбраться из замкнутого пространства на воздух. Сжимаю пропуск в руке и, прошмыгнув через КПП, направляюсь к скульптуре.

Сейчас здесь нет яркого солнечного света, только вода продолжает каждую секунду падать на каменную плиту. Некоторое время стою и наблюдаю за этим. А потом замечаю своего брата на противоположной стороне.

— Ты в порядке? — осторожно спрашивает он.

Нет, я совсем не в порядке. Мне не хочется никуда уходить с этого безлюдного места, отличающегося от всех остальных в этом здании своей надежностью, правдивостью и тем, что оно никем не контролируется. Еще пару минут назад я была уверена, что такого здесь не существует.

— Нет, — отвечаю я Калебу.

Он огибает камень и приближается ко мне.

— А что случилось?

— Что случилось? — смеюсь я. — Скажу тебе одно: я только что узнала, что ты не самый большой подлец на свете.

Сажусь на корточки и хватаюсь за голову. Я как будто оцепенела и от этого ступора прихожу в еще больший ужас. Бюро несет ответственность за смерть моих родителей. Чтобы поверить, я снова и снова это повторяю. Что-то со мной не так.

— А, — говорит он. — Я… мне очень жаль.

Я тихонько фыркаю.

— Знаешь, что однажды сказала мне мама? — спрашивает он, и то, как непринужденно он произносит слово «мама», заставляет меня поморщиться. — Она сказала, что внутри каждого человека прячется какое-то зло. И если ты хочешь сделать первый шаг, чтобы полюбить кого-то, тебе следует признать зло в самом себе, чтобы быть в состоянии простить другого.

— Ты хочешь, чтобы я тебя простила? — тупо спрашиваю я и встаю на ноги. — Знаешь, Калеб, возможно, я и совершала плохие поступки, но я бы никогда не повела тебя на твою собственную казнь.

— Ты не можешь этого знать, — говорит он, и его голос звучит жалобно, словно он умоляет меня согласиться с тем, что ничем не отличается от меня. — Ты просто не представляешь, как Джанин умела убеждать.

Что-то щелкает внутри меня, и я даю ему пощечину. Все, что я знаю, так это то, как эрудиты сорвали с меня часы и ботинки и привязали к столу, собираясь убить. К столу, который, возможно, подготовил для этого Калеб.

Я надеялась, что выплеснула свой гнев. Но когда я вижу, как он отшатывается, прижимая руку к щеке, меня охватывает такая злость, что хватаю его за ворот рубахи и трясу так, что он стукается о каменную плиту. Я кричу ему, что он трус и предатель и что я убью его, убью и все.

Одна из охранниц подбегает ко мне, хватает за руку, и наваждение спадает. Я отпускаю рубашку Калеба, рука саднит от боли, поворачиваюсь и ухожу.

В лаборатории на пустой стул накинут бежевый свитер, его рукава свисают до полу. Я еще ни разу не встречала руководителя Мэтью. Подозреваю, что сам Мэтью делает всю реальную работу. Сажусь прямо на свитер и осматриваю костяшки пальцев. Они покрыты кровоточащими ссадинами. Калебу сейчас тоже несладко. Вот так устроен наш мир.

Когда я вчера вечером вернулась в нашу комнату, Тобиаса там не было. А я была слишком раздражена, чтобы просто уснуть. Несколько часов я лежала, пялясь в потолок, и, в конце концов, пришла к выводу, что я не буду ни участвовать в заговоре Ниты, ни пытаться остановить их. Открывшаяся правда о происхождении сыворотки для симуляции атаки пробудила во мне ненависть к Бюро, и я хочу теперь просто наблюдать, как оно будет разваливаться изнутри.

Мэтью рассуждает как ученый, и мне сложно следить за ходом его мыслей.

— …Делая кое-какие генетические экспертизы. Это все, конечно, прекрасно, но до того мы разрабатывали способ получения сыворотки памяти как некоего вирусного компаунда, — говорит он. — С такой же характерной быстрой репликацией и способностью к распространению через воздух. Потом мы разработали прививку против него. Ее действие временное, длится всего сорок восемь часов, но хоть что-то.