После установления своеобразной демаркационной линии с немцами по реке Дон деникинскую армию стали покидать люди, чтобы попасть в спокойные места, обеспеченные немецкими войсками. Многим надоело скитание, и они хотели избавиться от напряжения боев, хотя и не знали, что творилось в зоне оккупации. Деникин потерял таким образом половину штаба. Эрдели, в котором уже формировался критик главнокомандующего, расценил это как показатель недоверия к командованию[267].

Подлинная картина отношения к союзнической помощи стран Антанты предстает не из мемуаров, не из газетных материалов, а из записок участников процесса, сделанных сразу по следам событий. Эрдели дважды направлялся штабом А. И. Деникина для выполнения заданий дипломатического характера: в Салоники в октябре 1918 года для встречи с верховным комиссаром Антанты и в Баку для переговоров с англичанами о судьбе русского флота на Каспийском море в феврале-марте 1919 года.

Целью визита в Салоники были переговоры об участии британских и французских частей в борьбе против советской власти:

«Скорей бы нам с большевиками справиться у себя дома, чтобы союзники помогли нам в снарядах, средствах, технике, и тогда все наши присоединятся, все армии будут – ОДНО, и все пойдут на Москву и расчистят всю эту сволочь»[268].

Его суждение по поводу того, что присутствие союзников объединит и усилит «все здоровые силы», находит широкие аналогии в настроениях других белых офицеров. Так же думал и председатель Донского правительства А. П. Богаевский: «Дай Бог, чтобы прибытие союзников внесло мир в измученную страну!» (5.10.1918)[269]. Такое видение войск Антанты как карательных передалось и советской стороне.

Насчет мотивов помощи Эрдели не заблуждался: англофранцузским акционерам нужно вернуть деньги и собственность, значит, их правительствам придется помогать восстанавливать порядок в стране. Кроме того, Россия и в послевоенный период нужна будет им как противовес Германии. В этой части рукописи встречается любопытная ремарка. Чтобы служить противовесом Германии, России нужно быть единой и, судя по всему, самодержавной, а это европейским социалистам может прийтись не по вкусу[270].

Его личный мотив для признания необходимости сотрудничества состоит в том, что участие иностранцев в борьбе с большевиками позволит избежать подлинной междоусобицы:

«А что будет с нами бедными? Чехословаки от нас уйдут, борьбу с большевиками надо вести нам самим, русским людям с русскими же. Будут настоящие политические социальные междоусобицы. Опять кровь, если только союзники не вмешаются в наши внутренние дела и не поддержат здоровые элементы»[271].

Вскоре, 30 октября, он записал, находясь в Софии:

«Что-то у нас там делается? Может быть, в армии неудачи, нелады, отсутствие патронов, тягости разные? Мучает мысль – справятся ли союзники с революционной войной, справятся ли с большевизмом нашим, который отзовется в Европе»[272].

В Салониках у него осталось хорошее впечатление от англичан, которые вели себя по-товарищески, и совершенно был разочарован во французах. Внучке француза, совершенно забыв об этом факте, он писал в связи с этим:

«…Они [французы] так напыщенны, смотрят такими мировыми победителями и так подчас снисходительны и великодушны, что становится и больно, и оскорбительно. Англичане очаровали меня своей простотой, сердечностью и прямотой. Скромны, жизнерадостны, работают хорошо, дельно, столько открытого в них. Сразу между ними почувствовал себя как дома»[273].

Эрдели вел переговоры в основном с французскими официальными представителями, поскольку по секретной договоренности с Великобританией Франция имела преимущественные права на эту часть разваливающейся Оттоманской империи. Предметом переговоров Эрдели с союзниками были вооружения, и оказалось, что Франция готова передать армии Деникина пушки русского образца, которые находились в болгарской армии, и получить взамен хлеб. Эрдели заявил, что хлеб нужен голодающей России и что такой ценой их помощь России не нужна. В своем дневнике он возмущенно писал, что французы требуют от добровольцев немедленного возмещения и полновесных гарантий, не желая замечать суть переживаемого момента.

Но в Баку он разочаровался и в англичанах, но повысил мнение о французах. 13 марта 1919 года он записал в своих «листках»:

«Додержаться бы до совместных действий с Колчаком, чтобы оттянулась от нас часть большевиков. Америка не желает нам помогать. Англия ведет двусмысленную игру. Одна Франция трезво смотрит, но она одна. Что-то нас ждет. Какие еще невероятные усилия, жертвы, лишения нам впереди предстоят»[274].

К слову, в сообщении министра иностранных дел Айдара Баммата Горскому правительству из Берна подтверждается, что Деникин в данный момент пользуется поддержкой только Франции[275].

Запись от 14 февраля 1919 года отразила весь спектр настроений Ивана Георгиевича после разговора с В. Томсоном[276], командиром английских войск, введенных в Баку.

«Сидел у Томсона, решали вопрос о флоте. Решил, но неудачно, попался в ловушку (англичан), вернее, сблагородничал, а они сподличали, и я остался в дураках. Как из этого выйти, как? Сам я виноват, помощи просить не у кого также. Экий я (безумный), напрасно честный. Стыдно тебе в глаза смотреть. Стыдно, Мара»[277].

Англичане слишком очевидно демонстрировали заинтересованность в существовании новых государственных образований в Закавказье. Они требовали, чтобы флот и вся собственность русской армии были переданы Азербайджану. Эрдели ответил категорическим «нет», подчеркнув при этом, что англичане как союзники должны обеспечивать сохранность российского имущества. Но если они не хотят, то лучше этот вопрос оставить пока неопределенным, а Азербайджан пусть хозяйничает там, где находилась зона влияния России и где существует сейчас влияние Англии[278].