Но это было уже в финале. А вначале, в сентябре, я еще ходил на все занятия. Потом постепенно стал все больше и больше пропускать – все равно ничего не понимал. И где-то перед Новым годом окончательно забил на школу – на уроках фактически не появлялся. Если поначалу сидел, писал на уроках, старался что-то запомнить и, когда надо, ответить на вопросы, то потом, если и писал что-то, то чуть ли не левой ногой. Надоест – поставлю точку и сижу, смотрю в потолок, ничего не делаю. Сижу, листаю ленту ВКонтакте, потом выйду в туалет, потом – покурить. Вернусь, все, урок уже закончился.

– Гоша, где ты был?

– В туалете, – отвечал я вежливо, – простите, живот заболел.

С весны я окончательно перестал появляться на уроках – целыми днями гулял. Выходил утром из детского дома вместе со всеми, шел в школу – надо же было сказать одноклассникам «привет!», руки пацанам пожать, покурить с ними, постоять, поразговаривать. А потом – бззззз, звонок!

– О, пацаны, у вас урок! Давайте, дуйте. А я пошел.

И гулял. Ехал в центр, шатался по Москве, изучал город. Открывал для себя новые места. Думал о жизни. Я везде ходил один, никого за собой не тянул и прогуливать друзей не подбивал. Если им надо – пусть учатся. Конечно, мне все говорили одно и то же:

– Гоша, ты проебываешь школу!

И друзья говорили, и одноклассники; и учителя, и сам директор детского дома – только другими словами.

– Я знаю, – отвечал я, и на этом наш разговор и заканчивался.

Что будет дальше, я не понимал. Просто надеялся, что меня оставят на второй год. Не знал, что школа наотрез отказалась это делать, и думал, что уж в следующем-то году я реально начну заниматься. К нам в детдом в конце учебного года как раз начали приходить всякие студенты-волонтеры, которые бесплатно занимались репетиторством. Еще у нас появилась новая воспитательница Елена Васильевна – она раньше математичкой работала, когда еще школа была у нас в детском доме. И она тоже с нами занималась бесплатно. Я сам себя успокаивал тем, что теперь-то возможности есть, со следующего года реально буду учиться.

Елена Васильевна в тот же год попробовала позаниматься со мной, чтобы время не терять.

– Гоша, давай, – настаивала она, – несколько месяцев осталось, подготовлю тебя к ОГЭ. На тройку сдашь!

– Елена Васильевна, простите, – отвечал я, – вообще в голову ничего не лезет. Сейчас я реально не хочу вникать.

– А чего хочешь-то? Времени уже практически нет!

– Сейчас я хочу погулять хорошенько, – отвечал я, – а в следующем году мы с вами встретимся.

– Ну, ты дурной! – не выдерживала она.

А я и не спорил. Сам так считал, только вслух не говорил. И мысленно отложил все на следующий год. Хотя школа тем временем уже оформила документы на мое отчисление. И никакая учеба мне, грубо говоря, в принципе не грозила.

К пятнадцати годам я уже, естественно, не надеялся найти семью и давно перестал ждать маму. Какая мне мама? Три года, и исполнится восемнадцать. Я пью, курю, живу половой жизнью, ворую. Прекрасно понимал, что приемные родители, если они каким-то чудом ко мне и забредут, будут всего этого пугаться. Тем более я уже прошел к тому времени через множество знакомств, благодаря которым окончательно понял, что взрослые боятся подростков-сирот.

От меня всегда отказывались. Приходили, знакомились и отворачивались. Я прекрасно знал, что ничего хорошего в баторе приемным родителям обо мне не расскажут. Понимал, что очередные люди придут, послушают, какой я «хороший», и уберутся восвояси. Точнее, даже убегут, сверкая пятками. Ко мне за время жизни в баторе приходили то ли восемь, то ли девять семей. Но так меня никто и не забрал.

Сначала была та самая тетя Ира, которая забирала в гости по выходным. Я об этом в начале рассказывал. Потом был дядя Жора, это уже в младшей школе. Он оформил какие-то документы, чтобы тоже забирать меня из батора, и один раз сводил на футбол. Мы с ним поболели, как следует поорали, покричали. Когда возвращались со стадиона и проходили мимо сладкой ваты, я попросил:

– Дядя Жора, а можете, пожалуйста, купить сладкую вату?

– Нет, в следующий раз.

Следующего раза не было. И, как оказалось, слава богу. Только через несколько лет – то ли в шестом, то ли в седьмом классе – мне сообщили, что это был извращенец. Педофил. На него было заведено уголовное дело, и как раз, когда он за мной пришел, все это каким-то образом вскрылось. Поэтому в детский дом его больше не допустили. Но я-то не знал об этом, ждал, как дурак, и опять страдал. Потом была та молодая женщина, которая увидела меня по телевизору. Я тоже рассказывал. Дальше ко мне приезжала семейка – какие-то там все из себя заслуженные спортсмены – из Питера. Они, кажется, видео обо мне увидели в Интернете. Меня к тому времени еще раз снимали, приезжали от какого-то благотворительного фонда, делали видео и выкладывали в Сети. С ними наши воспитатели тоже «успешно» поговорили.

– А вам вообще-то кто нужен? – первый вопрос с порога. Как будто мы на рынке или в магазине. И это при том, что их мама четко сказала, что они приехали ко мне.

– Нууу, – отец семейства задумался, – мальчик, который спортом занимается.

– Оооо, – питалка, сволочь, обрадовалась, – тогда это точно не Гоша! У Гоши танцы, он занимается хореографией и еще увлекается плетением на коклюшках. Спорт совсем ни при чем.

– Ээээ, понятно.

И после этого они просто ушли, больше не появлялись. А, кстати, я ведь реально на коклюшках плел. Умора! Ну вот тут они мне и сослужили злую службу, эти коклюшки.

Потом были еще какие-то люди. Еще. И уже в самом конце, в девятом классе, когда мне было пятнадцать с половиной лет, приходила знакомиться семейка бизнесменов. Они мне очень понравились! Я бы ради такой семьи расшибся в лепешку. У папы был свой бизнес, у мамы тоже. У них в семье было трое детей, и все кровные. Старший, тринадцатилетний Сережа, уже тоже деньги зарабатывал – какие-то прирожденные предприниматели все как один. Сережа в какой-то там передаче на телике снимался, кажется, на канале Москва-24. И еще было двое маленьких. Мальчик пяти лет и девочка лет шести. Но это все я потом узнал, когда нашел профиль этой мамы ВКонтакте и хорошенько изучил. А сначала они ко мне только вдвоем пришли – мать и отец. О себе и своих детях ничего не рассказывали, сказали, что приехали взять у меня интервью и посмотреть, как живут дети в детских домах. Ну ок! Мне за эти годы какой только лапши взрослые люди на уши не вешали. Интервью так интервью. Если они думают, что все сироты тупые как пробки и не понимают, кто и зачем на самом деле в батор пришел – пожалуйста! Я на все их вопросы ответил, экскурсию им по детскому дому провел, правда, только по своему этажу. И стал ждать, что будет – согласятся они меня забрать или откажутся. И все-таки мне хотелось, чтобы они согласились. Я видел, что они люди богатые. На мужчине был шикарный костюм, явно сшитый на заказ – сидел он как влитой, именно по его фигуре. На рукавах рубашки у него были не пуговицы, а запонки, похоже, что золотые. Девушка, то есть мама, пришла в однотонном бирюзовом платье, простом, но очень красивом. У нее на запястье были часы с драгоценными камнями. Выглядели они оба очень солидно.