Она обняла меня так сильно, как будто я был мягкой игрушкой, и проговорила:

– Иногда бывает очень сложно объяснить все то, что я сейчас чувствую.

– И мне тоже, – я прижал ее к себе, – иногда мне кажется, что еще недавно у меня вообще не было чувств. А сейчас они просыпаются. И я их боюсь.

Я сидел и сам не мог понять, что сейчас происходит. Почему я в первую же ночь сижу в кустах и в обнимку с девушкой, которая еще не знает меня, не знает моих минусов и плюсов. Она просто сразу доверилась мне. И воспринимает меня так, как видит своими глазами. Вот бы все люди, с которыми сталкивает меня судьба, умели так!

– О боже! – я шуточно закричал, чтобы разрядить обстановку. – Как так могло случиться? Красивая девушка сидит рядом со мной, греется у меня на груди, а мы еще даже не целовались.

– Что-то не так? – игриво усмехнулась она.

– Все так. Лежи, как лежала, – засмеявшись, ответил я, – просто имей в виду на всякий случай, я тот человек, который может за секунду психануть, возненавидеть весь мир и через пару минут как ни в чем не бывало заулыбаться и говорить, как прекрасна эта жизнь.

Она тоже засмеялась, и мы замолчали. Сидели в тишине, обняв друг друга. Блин, это было так прикольно! Просто тепло родных душ. Ни мыслей о сексе, ничего. Кстати, забегая вперед, мы с Соней так и остались как брат и сестра, никаких приключений. Но время поджимало, и нам надо было идти в свой корпус, чтобы лечь спать. А нам было настолько комфортно друг с другом, что хотелось в такой вот позе, обнявшись, пролежать до утра. Но меня клонило в сон, да и ее тоже. Она легла на мои колени и, прикрыв глаза, лежала неподвижно. Я начал щекотать ее по животу.

– Блин. Хватит щекотать, – вскрикнула она, – если что, то я не несу ответственности за нанесенные травмы! Могу случайно сделать тебе очень больно!

Мы неохотно поднялись с холодной земли, снова выкурили по сигарете и отправились в корпус по своим комнатам, пожелав друг другу спокойной ночи. Я, не раздеваясь, упал на кровать и сразу же отрубился. Мне стало так хорошо и спокойно! Я понял, что в мире есть люди, которым неинтересно ругать меня и осуждать. Они видят во мне что-то большее, чем мои поступки, – то, что я ощущаю в себе, но никак не могу понять.

До конца четвертого класса я еще старался учиться. А вот в пятом классе, с подростковым возрастом, все резко изменилось. Мы перешли в учебный корпус, и там все снова в который раз оказалось другим. Новые преподаватели, новые предметы. Сложно было во всем этом разобраться. Тем более меня занимали совершенно другие мысли. И связаны они были совсем не с учебой. И это несмотря на то что у нас в баторе собрались в общем-то хорошие учителя.

По физике был очень старый учитель – он потом умер. Когда преподавал у нас, уже реально был очень древним, ему было не меньше восьмидесяти лет. Каждое утро, до начала уроков, он выходил на нашу спортивную площадку. Специально приезжал в детский дом пораньше – где-то в семь утра уже был на месте. И мы, поеживаясь от холода после теплой постельки, наблюдали за ним из окна. День он начинал с упражнений – подтягивался, приседал, отжимался. Прикольно было! Мы вечно удивлялись, как у него хватает энергии. А он, думаю, делал это специально для нас, чтобы мы, глядя на него, тоже увлеклись спортом. Но куда там! Нам было лень.

Биологичка у нас тоже запоминающаяся была – с необычной прической. Мы сидели на ее уроках и гадали, парик это у нее или настоящие волосы. Даже поспорили однажды. Оказалось, настоящие.

Математику у нас вела Ольга Сергеевна, тоже бодрая такая старушечка. Она все время вокруг меня прыгала:

– Гоша, Гоша, заниматься, заниматься, давай, давай!

– Не хочу.

– Гоша, Гоша, надо! Давай, давай!

Она беспокоилась за меня. Но у меня уже совсем не было сил на учебу. Все они уходили на чувства и на мысли о жизни, в которых я теперь постоянно пропадал.

Нашим классным руководителем был историк, Евгений Константинович. Молодой такой, огромный, широкий. Всегда, когда у нас были каникулы, выгонял нас на улицу.

– Так, все, на площадку, на площадку! – зычным голосом кричал он.

Мы смотрели на него молча, несчастными коровьими глазами.

– Все, выходим-выходим! – историк не отставал. – На площадку, заниматься спортом!

– Неееет, – мы ворчали и упирались, – у нас каникулы.

– Спортом надо заниматься! – упертый был, жуть. – Есть свободное время – значит, спорт!

– Неее, неохота.

– Давайте! Подтягиваться, отжиматься. Будете такими, как я.

– Не надо нам, как вы, – мы вяло отмахивались. – Мы хотим отдыхать.

– Да хватит вам, – он нас опять теребил, – пойдемте, хотя бы погоняем мяч! Поиграем во что-то.

Мы ныли, сопротивлялись, но все-таки шли за ним. Хороший он был мужик. И гонял, и массаж нам делал, плечи мял. Но до его энергии мне, например, было далеко. Я в то время чувствовал себя как воздушный шар, из которого выкачали весь воздух.

Была еще русичка Елена Анатольевна, которая больше всех заставляла меня учиться. Вот ей я благодарен за то, что она так упорно возилась со мной. Хотя толку было – ноль.

– Гоша, занимайся русским языком. Учи правила! Гоша!

Она от меня не отставала. Если какое-то сочинение я вовремя не сдавал, все. Целый год мне о нем напоминала.

– Гоша, сочинение! Гоша, сочинение! Сдай сочинение! Получи оценку!

Она не забывала обо мне, и ей не надоедало меня подгонять. Надоедало все это мне.

– Ну, Елена Анатольевна, – я упирался, не хотел ничего писать, – ну давайте попозже.

– Нет-нет, тянуть уже некуда, – она опять за свое, – давай!

Но у меня никакого хотения на все это не было. Я не понимал, зачем нужно заниматься русским языком. Книг тогда не читал, просто ненавидел это делать. Еще в младшем корпусе все желание к ним отбили – нас там каждый раз в субботу или воскресенье сажали всех и заставляли вслух по очереди читать хрестоматию или какие-нибудь другие зверски скучные книги. Меня от такого времяпровождения просто тошнило. И еще мне совали постоянно какую-то книжку, которая вообще была написана для взрослых. Автора я не помню, но на обложке красовалась фотография какой-то бабы с собакой. Ее образ так и остался у меня перед глазами, до сих пор раздражает. Я кое-как читал, мучился. Иногда возбухал.

– Вот на фига?! Это вообще для взрослых!

Но меня не слушали. Раз за разом подсовывали ее. Там ни картинок не было, ничего. Только черно-белые страницы с мелкими буквами, и все. А единственная книга, которую я по собственному желанию иногда читал, была про Флинстоунов. Мне эту книжку – огромную такую, красочную – подарили, когда я в психоневрологическом санатории лежал. Потом я узнал, что, оказывается, еще и мультик такой есть, про первобытных людей. Но ту книгу я читал, потому что там были огромные картинки на каждой странице и, условно говоря, к ним по три слова. Что-то типа комиксов. А других книг, кроме детской Библии, где тоже одни картинки, я не помню.