взбодриться, я решила покурить, но не успела пару раз затянуться, как пожарный, злой как тигр, выскочил из павильона и, увидев меня с папиросой, подскочил и наотмашь стукнул меня по затылку:

– И ты еще, молокосос, будешь здесь курить?!

От неожиданного удара я потеряла равновесие и кувырком полетела вниз по лестнице. Пожарный все никак не мог успокоиться и продолжал кричать:

– Думаешь, раз тебе, как настоящему артисту, доверили исполнять роль, ты теперь и папироски можешь курить?! Не-ет! Шалишь! Еще раз увижу, так тресну – сразу забудешь, что тебя зовут Ванька!

Но тут он внезапно замолчал. Очевидно, от удивления, потому что в ответ на его угрозы я радостно расхохоталась: если до съемок у меня были сомнения, что я смогу сыграть двенадцатилетнего мальчишку, то после оплеухи пожарного я убедилась, что зритель мне поверит.

Второй рабочий момент был не таким забавным.

В сценарии была сцена: Ванька карабкается на высокое дерево, растущее возле дома, на крыше которого протянуты провода, прыгает с дерева на крышу дома и перерезает эти провода.

Накануне съемки Герберт Раппапорт спросил меня, готова ли я к этой сцене. Я утвердительно кивнула головой, хотя в действительности это было не так: дерево стояло на оживленной улице, и репетировать там днем я не могла, а ночью у нас были съемки в павильоне. Я надеялась на старый кураж: какое-то время я работала в цирковом номере, где мне нужно было влезать на перш[15], и делала это довольно ловко, так что теперь рассчитывала, что и на дерево смогу забраться. Впрочем, даже если бы у меня было время, репетировать я бы все равно не стала, зная по опыту, что после большого перерыва такая репетиция закончится тем, что на следующий день я не смогу влезть не только на высокое дерево, но даже на низенькую табуретку. Поэтому я решила рискнуть. А то, что мои мышцы потом будут болеть, не так важно, поскольку сложные трюки уже останутся позади.

Наступил момент съемки. Оператор Володя Рапопорт ставил свет, а вокруг постепенно собиралась толпа зрителей. Милиция следила, чтобы они не переступали «порога» съемочной площадки. Я ждала, когда закончится подготовка и размышляла: «А вдруг я все-таки не смогу влезть на дерево? Ведь прошло много лет с тех пор, как я взбиралась на перш. Тогда я была юной девушкой, а сейчас – взрослая тетя, у меня уже двое детей…»

Ко мне подошел режиссер и сообщил, что к съемке все готово.

– Кстати, – сказал он, – на всякий случай от дерева к крыше перекинута дощечка. Если понадобится, можете воспользоваться. Да! А где же ваш нож?

Я вытащила из-за пазухи нож.

– М-м… Еще одно: как только перережете провода, тут же прячьтесь за трубу. Теперь, кажется, всё.

Он облегченно вздохнул. Через несколько минут послышалась команда:

– Приготовиться к съемке!.. Мотор!

Я подбежала к дереву, оглянулась, не следит ли за мной кто-нибудь, и довольно быстро вскарабкалась на дерево. Добравшись до макушки, увидела длинную узенькую дощечку. Когда я ступила на нее, мне показалось, что она не выдержит моего веса. Надо прыгать, хотя дерево стоит не так близко к дому, как это выглядело снизу. Как бы там ни было, прыгать надо – выхода нет. Прыгнула. Уцепилась за край крыши, влезла на нее – вижу провода. Но крыша-то покатая. С трудом, цепляясь за какие-то трещины и зазубрины, доползла до проводов, перерезала их, с таким же трудом добралась до трубы, ухватилась за нее, немного передохнула и осторожно съехала на другую сторону крыши, нащупала ногой лестницу… Уф! После проделанной операции слезть на землю по лесенке было проще простого.

– Завтра выходной день, – услышала я голос администратора.

Боже, как кстати! Но… Утром, когда привезли проявленный материал, оказалось, что вся сцена была снята на бракованном куске пленки. Все надо переснимать. Когда я узнала об этом, у меня сжалось сердце: как я и предвидела, ноги и руки уже начали болеть. Чего я не предвидела, так это пересъемки. Завтра нужно будет повторить всю эту операцию, а тело будет болеть еще больше. Вот вам и «картина одного дубля»!

На следующий день моя сестра Эля дала мне таблетку болеутоляющего и помогла добраться до съемочной площадки. Там уже кипела жизнь: все суетились, устанавливали свет – каждый занимался своим делом.

Раздалась команда режиссера:

– Приготовились к съемке!.. Мотор!

Тут (о чудо!) я резво бросаюсь к дереву и повторяю все то, что делала на предыдущей съемке. Не знаю, как у меня это получилось: то ли, как уже не раз бывало, помогла школа циркового детства, то ли проснулись скрытые во мне резервы – в экстремальных ситуациях это случается. Я была так возбуждена, что, оказавшись на земле, обратилась к режиссеру и оператору:

– Может, на всякий случай снимем еще дублик?

– Нет-нет, – замотали головами оба Рапопорта, – пленку проверили, все будет в порядке.

И только тут я опять почувствовала боль во всем теле. Интересно, куда она девалась во время съемки?

Эля, пыхтя, дотащила меня до дома, уложила в постель, дала какую-то таблетку, и я моментально заснула.

Ближе к вечеру к нам зашли Рапопорт с Раппапортом и, увидев, что я лежу, очень встревожились. Мы с сестрой стали их уверять, что ничего страшного, просто я слегка приболела. Успокоившись, они дали мне пару дней на поправку – и вскоре фильм был благополучно доснят.

Кроме нас с Элей, никто так и не узнал, что съемки сцены с деревом были под угрозой срыва. «Боевой киносборник № 12» в августе 1942 года был выпущен на экраны.

Второй фильм из «Боевых киносборников», в котором я снималась, тоже вышел в 1942 году. Назывался он «Юный Фриц», сценарий написал Самуил Маршак. Главную роль там сыграл Михаил Жаров. У меня была небольшая ролька немецкой девочки Гертруды. Роль отрицательная, и мне это было очень интересно: прежде я снималась только в положительных ролях. Режиссерами были Григорий Козинцев и Леонид Трауберг.

Третий фильм того же формата назывался «Пчелка». Тема там была такая: пятнадцатилетняя девочка по прозвищу Пчелка (ее играла я) заводит немцев в болото и вместе с ними погибает. Партнеры называли меня «Сусанин в юбке».

Снимаясь в «Боевых киносборниках», я часто вспоминала свой разговор с ранеными бойцами в ленинградском госпитале и очень надеялась, что эти короткометражки доставляли радость бойцам на передовой, настраивали их на победу и помогали преодолеть тяжелые испытания.

Черная полоса

Блокада и бомбежки позади, тяжелый переезд из Ленинграда в Алма-Ату тоже;