Следуя дорожным указателям, Жан-Марк свернул налево. По обе стороны шоссе замелькали высокие фонари, изогнутые вверху, точно шея жирафа. Совершенно ровная местность вокруг говорила о близости аэродрома. В небе с грохотом прочертил траекторию самолет. Гигантское сооружение из стекла вынырнуло из тумана. Жан-Марк оставил машину на стоянке и бегом ринулся к зданию аэропорта. Войдя внутрь, он на миг растерялся в суете безликого, необозримого, прозрачного зала. Ослепительный свет лился с потолка, и фигуры людей отражались в сверкающих плитах пола. Вкрадчивые женские голоса многозначительно объявляли по радио о прибытии самолетов со всех концов света. Жан-Марк обратился к девушке в форменном платье, сидевшей за огромным столом справочного бюро. Нет, он не опоздал: самолет из Нью-Йорка совершил посадку десять минут назад. Пассажиры пройдут через дверь номер 46. Жан-Марк купил перронный билет и на эскалаторе поднялся на второй этаж в громадный зал ожидания, выходивший прямо на летное поле. За стеклянной стеной в серой бетонной пустыне дремали, распластав крылья, могучие машины. Между ними сновали служебные грузовички, сердитые, точно овчарки. До смешного маленькие человечки суетились вокруг только что приземлившегося самолета. На летном поле царила деловая суета, здесь же, в зале, все точно оцепенело: светящиеся табло, автоматы для продажи конфет, марок, сигарет, прилавки с изделиями из кожи и парижскими сувенирами. Лишь в баре и возле газетного киоска виднелись люди. Позвякивание ложек о стаканы сливалось с тихой мелодией, доносившейся из репродуктора. Жан-Марк осторожно приблизился к полицейскому и таможенному посту у 46-го выхода. И те и другие уже заняли свои места под табличкой с номером. Узкие огороженные проходы вели к окошкам полиции и таможенников. Встречающие теснились по другую сторону барьера. Издалека Жан-Марк увидел Кароль в бежевом костюме, который он особенно любил. Ее туфли, прическа, тщательно и умело подкрашенное лицо — все говорило о желании понравиться мужу. Сколько бы она ни клялась, что больше не любит его, Жан-Марк не сомневался: Кароль радуется его приезду. Повернутое к дверям лицо, напряженный взгляд, нервное постукивание ногой — кто же не угадает во всем этом нетерпения? Одна неделя не перечеркнет сложившихся за пять лет супружеских привычек, общих тайн, взаимных обид, маленьких радостей, постыдных недугов, интимных причуд, обманов, которые объединяют мужчину и женщину крепче любви. Благополучную чету трудно сдвинуть с места, как мягкий и бесформенный мешок с грязным бельем.

Жан-Марк притаился за парфюмерным киоском, закрывшись газетой. В двадцати метрах от него стояла Кароль. Она не могла его заметить, он же видел ее такой, какой не видел еще никогда. Естественной, без всегдашней защитной маски. Он разглядывал ее с бесстыдством Бога, наблюдающего за нами даже сквозь стены. Минуты шли, а Жан-Марк все не мог оторваться от этого тайного узнавания. Дважды Кароль делала несколько шагов в его сторону и, ни о чем не подозревая, повернувшись на каблуках, равнодушно отходила. Оба раза он с трудом приходил в себя. Державшие газету пальцы костенели. Гул моторов временами заглушал «музыку для настроения» и звяканье посуды в кафе. «Рейс на Аяччо. Просьба пройти на посадку. Выход номер двадцать».

Вдруг толпа у дверей номер 46 всколыхнулась. Показались первые пассажиры нью-йоркского самолета. Держа документы в руках, они двигались по проходу, ведущему к кабинкам таможенной службы и полиции. Штамп в паспорт, беглый взгляд на содержимое толстого портфеля или слишком новой сумочки у дамы, путешествующей для развлечения, — и пассажиры, не оправдав подозрений таможенников, торопливо направлялись к выходу, сияющие, усталые и немного одуревшие. Те, кто недавно с нетерпением ожидал их, кидались навстречу с раскрытыми объятиями; повсюду слышались обычные в таких случаях восклицания.

Неподвижно стоя среди толпы, Кароль ждала появления мужа, но его все не было. «А вдруг он опоздал на самолет!» — подумал Жан-Марк с надеждой. И в тот же миг замер в растерянности. Прямо на него в потоке пассажиров шла рыжеволосая молодая женщина с крупными чертами лица. Та самая, с которой отец был в кино. Разумеется, и она прилетела этим самолетом. «Штатная любовница», — как говорили во времена Маду. Эта цветущая женщина производила впечатление заурядной и недалекой. Она шла вперед не оглядываясь и явно по уговору делала вид, будто не знает Филиппа Эглетьера, который летел тем же рейсом. А Кароль ни о чем не подозревает! Хорошо бы открыть ей глаза. Впрочем, она его предупредила, что подобные вещи ее не интересуют.

Жан-Марк еще не видел отца, но по радостному лицу Кароль понял, что она его заметила. Поднявшись на цыпочки, Кароль делала Филиппу знаки, шевеля в воздухе пальцами. Филипп подошел к жене, обнял ее, тихонько качнул из стороны в сторону и поцеловал в щеку и в шею.

Сердце Жан-Марка болезненно сжалось. Конечно, Кароль должна притворяться обрадованной, чтобы не вызвать подозрений у отца. Но разве отличишь в супружеских объятиях притворство от искренности? Может быть, прижимаясь к груди мужа, Кароль помышляла о том, чтобы надежнее укрыть свою любовь к Жан-Марку? А может быть, втайне смаковала щекочущую мысль, что из объятий сына она вновь переходит в объятия отца. Принадлежа им по очереди, она неизбежно будет сравнивать одного с другим! И разумеется, не далее как сегодня ночью… Кровь бросилась в голову Жан-Марка, залила горячей волной лицо, шею при мысли, что Кароль может принадлежать другому, так же страстно обнимать его, шептать ему те же слова, так же забывать обо всем на свете. Все в нем взбунтовалось, словно он приобрел на Кароль неоспоримое право. А они никак не могут оторваться друг от друга! Даже если это одно притворство, все равно и оно непереносимо! В душе Жан-Марка разом рушились и любовь, и доверие, и надежда. Если б она еще была женой кого-нибудь другого! Но Кароль жена его отца! Ну и пусть! Кем для него был до сих пор отец? Человеком, которого он знал, боялся, которым восхищался с самого раннего детства. Непогрешимый образец для подражания. И если он решил следовать этому образцу, он должен отбросить все угрызения. Отец столько раз твердил ему: «Думай только о себе… Лишь импотенты и идиоты довольствуются одной женщиной…»

Взяв Кароль под руку, Филипп направился к выходу. Жан-Марк, как нищий, следовал за ними на расстоянии. Всеми силами он старался освободиться от того, что связывало его с крепким, рослым мужчиной, шедшим впереди. Узы крови, сыновняя любовь — отжившие свой век условности! Нет ничего ни таинственного, ни святого в родстве, которое объединяет нас одним именем, под одним кровом. Подумаешь, в чреве женщины соединились две клетки. Семя по воле случая досталось этой женщине, а могло бы достаться другой. И подумать, это возвышается поэзией, философией, моралью? Нет, к черту!.. Я тебе ничего не должен, и ты мне тоже. «Каждый за себя» — ты сам говорил мне. «Тем хуже для неудачников» — это тоже твои слова. Охваченный яростью, Жан-Марк продирался сквозь джунгли. Но как ни чернил он отца, он не мог избавиться от привязанности и уважения к нему. Не мог сразу сбросить с себя детские одежды.

Они спустились вниз по эскалатору и направились к багажному отделению, Филипп исчез и вскоре появился вновь, разделавшись наконец с формальностями таможенного досмотра. Кароль подхватила его под руку, и оба удалились, болтая и смеясь, вслед за носильщиком, толкавшим перед собой тележку с чемоданами.