– Почему неправда? – удивилась она.

– Потому, что вы сейчас с ним разговариваете.

Она улыбнулась:

– Забавно. Я иногда думаю, что если записать то, что случилось со мной, мог бы получиться роман.

– А что с вами случилось?

– Это длинный разговор. Так сразу и не расскажешь.

– Давайте зайдем ко мне, попьем кофе или чай, вы и расскажете.

– Нет, что вы! Я не хожу в гости к незнакомым мужчинам.

– Тогда можно спуститься в фойе больницы, посидеть в кафе.

– Хорошо.

Мы уселись за самый дальний столик, возле окна, поставили стулья спиной к залу. Я заказал «капуччино», а моя гостья – бутылочку минеральной воды.

– Я сама хотела об этом написать, – призналась она, – но, во-первых, я не писательница, а во-вторых, даже если я была бы писательницей, у меня все равно бы ничего не вышло просто потому, что я все время ставлю кляксы.

Я выросла в большой семье, и нашей мамой, по существу, была старшая сестра. Мать часто болела, постоянно плохо себя чувствовала, и Нава отводила нас в садик, купала, вставала к нам по ночам. После нее родились пять братьев, а уже затем я, младший ребенок в семье. Наве тогда только-только исполнилось двенадцать. Она была очень красивая, веселая и добрая. После школы пошла на учительский семинар, закончила его и начала преподавать. У нее было много предложений от разных женихов, но выйти замуж не получалось, как-то не складывалось, по разным причинам.

Один раз парень ей понравился по-настоящему. Цви учился в ешиве с нашим двоюродным братом, и в один из дней праздника они вместе пришли к нам в сукку. Нава видела Цви краем глаза, да и он тоже не успел ее как следует рассмотреть, но оба загорелись. А дальше получилась ерунда, кто-то показал ее фотографию родителям Цви. Она снялась на свадьбе у подруги, под деревом в зале, рядом с невестой. Тень от листьев попала ей на щеку, и родителям Цви показалось, будто это большое родимое пятно. И они отказались.

Вот так, из-за всяких дурацких мелочей, то с одним не получалось, то с другим. В основном по вине Навы – уж очень она придирчиво к женихам относилась. Как сейчас я понимаю, Цви никак не могла забыть.

Прошло два года, родители уже стали беспокоиться, но тут позвонила наша тетя из Нью-Йорка.

– Бери субботний халат, – сказала она Наве, – и лети ко мне. Билет я уже выслала.

Наша тетя замужем за очень богатым человеком. У него в Бруклине сеть магазинов детской одежды. Нава собрала чемоданчик и полетела.

И что же выяснилось? Оказывается, брат этого Цви тоже живет в Нью-Йорке, и он вместе с ним оказался в гостях у нашей тети. Увидел там фотографию Навы, стал расспрашивать. Тетя сразу смекнула, что к чему, позвонила родителям Цви в Реховот и обо всем договорилась. Те даже не поняли, что речь о Наве идет.

У нас говорят: если жених возвращается – значит, это настоящая пара. Нава долго не думала – как увидала своего Цви, сразу согласилась.

Сыграли свадьбу, тетя купила им квартиру в Реховоте, и зажили они, точно два голубка. Нава в Цви души не чаяла, еще бы: с ним она свободным человеком стала, ведь у нас в доме все хозяйство лежало на ней, а тут лишь она да муж. Ну, и вообще, он действительно хорошим парнем оказался: добрый, умный, покладистый. Пожили они несколько лет, и чем дальше, тем больше она в него влюблялась. Когда приезжали к нам, от нее только и слышишь: Цви сказал, Цви думает, Цви хочет. Один Цви у нее на уме был. Наверное, еще и потому, что Б-г им детей не давал – жили вдвоем, друг для друга.

В одну из зим Цви простудился. Кашлять начал, температура поднялась. Ничего особенного, обыкновенный грипп. Температуру сбили, а кашель остался. Цви около месяца не обращал на него внимания, а потом все-таки пошел на проверку к врачу. Тот поначалу тоже ничего не заподозрил, прописал антибиотики, и пить побольше. А кашель не проходит. Начали глубже проверять. И нашли. Ту самую болезнь, не про нас будет сказано.

Нава, когда об этом узнала, чуть с ума не сошла. К каким только профессорам Цви не возила, куда не обращалась. Сделали ему операцию, вроде удачную, а через полгода болезнь вернулась. Метастазы пошли.

Положили его в иерусалимскую «Адассу» – и она за ним: спала в кресле возле кровати, следила за процедурами, простыни сама меняла – в общем, превратилась в сиделку. А Цви все хуже и хуже, уже с постели с трудом поднимается.

Однажды утром увидел ее во время обхода заведующий отделением, завел к себе в кабинет и говорит:

– Вы женщина молодая, сильная, и я должен вам сказать начистоту: шансов у вашего мужа – никаких. Жить ему осталось несколько недель. Вы соберитесь с мыслями и постарайтесь принять это мужественно.

Нава вышла из кабинета, и в голове у нее словно помутилось. Так она потом рассказывала. Смотрит в окно, а июльский день черным кажется. И в груди давит – такая боль, что не вздохнуть.

Вышла она из больницы, сама себя не помнит, села на автобус и поехала в город. Сошла на остановке возле моста, взялась за перила, сказала «Шма Исраэль», да и прыгнула вниз.

Только насмерть не разбилась, женщины ведь живучие, но парализовало ее, лишь левая рука чуть двигается, всего-то и может, что нос почесать. Зато разум не повредился. Подлечили ее и привезли в эту больницу. Так она и лежит, в собственном теле, точно в ловушке томится. Мы ее по очереди навещаем, я и братья.

– А Цви? Что с ним случилось?

– А Цви выжил. Ошибся профессор. Первые пару лет он к Наве каждый день приходил, потом стал два раза в неделю, потом – раз в месяц.

Год назад Цви собрал подписи у ста раввинов и женился еще раз. Многоженство у нас не разрешается, но если жена сумасшедшая или в таком состоянии, как Нава, раввины могут позволить.

Живет он с молодой женой в той же квартире, она уже беременная, скоро родит. Нава про всё знает, не жалуется, только плачет каждый день, а слезы вытереть не может. Я приду иногда, а у нее рубашка до груди мокрая. Жалеет, поди, о своем поступке, да уже не вернешь. Она этим прыжком не только себе, но и мне жизнь поломала.

– Почему же?

– Замуж никто не берет. Сестра самоубийцы. Но я не отчаиваюсь. Моё счастье еще впереди. Святой, благословенно Его имя, найдет и для меня какого-нибудь бедолагу. Б-г не без милости, еврей не без доли.

– Н-да, – еле вымолвил я, – говорят, что счастье есть не само счастье, а его ожидание.

Женщина ничего не ответила, и я подумал, что она просто не расслышала моих слов, как вдруг она сказала:

– Предвкушение – это тоже часть удовольствия.

Дине Рубиной

Свою невесту перед свадьбой Эльханан видел два раза. Первый – в лобби роскошной рамат-ганской гостиницы, где обычно встречаются молодые религиозные пары из Реховота, а во второй – уже на помолвке.