Возможно, годы встанут нерушимой стеной между нынешними событиями и этими людьми, что позволит когда-нибудь открыто написать слова признательности в их адрес.

Несколько слов о Пауле Гульди, моем спутнике.

…стыдно признаться, но надо быть честным, хотя бы перед самим собой. Я заглянул в дневник, что ведет мой товарищ Пауль Гульди.

Это недостойно и плохо и требует раскаяния на исповеди, что я не замедлю совершить в ближайшее воскресенье.

К счастью, хоть это и слабое оправдание, Пауль предусмотрительно шифрует свои записи, не доверяя вполне бумаге, ведь что написал один, знают все! Тем не менее, при первой возможности я обязан буду эти записки заполучить, копировать и расшифровать, ибо миссия моя слишком ответственна, чтобы пускать на самотек такие вопросы, как тайные записи моего попутчика. Мало ли что он там пишет?..»

Из дневника Пауля Гульди.

30 августа 1522 г.

«…никогда бы не подумал, что Адам Райсснер, которого я почитал „железным человеком“ так плохо переносит морское путешествие. Я родился на море, мне его страданий не понять. Когда мы встали на волну, хотя, какая это волна, так – легкая рябь, его немедленно начало тошнить. И блевал он так долго, что я не раз подивился, где в человеке помещается столько гадости? Я трижды подумал, прежде чем согласиться идти до Рима по реке Тибр, потому что второго захода его морской болезни я бы не выдержал. Не могу так долго смеяться. Но, все обошлось.

Отдельного слова заслуживают моряки. Они бесстрашно плавают, или, как здесь принято говорить, „ходят“ по морю на таких утлых суденышках, что описать трудно. Наш корабль считался большим и надежным океанским судном. Всего в нем было от кормы до носа сто футов, так что ни малейшего доверия он мне не внушал, тем более, что даже на малой волне его корпус скрипел всеми своими деревянными сочленениями, как будто готовился отдать вот-вот Богу душу, то есть попросту утонуть вместе со всеми нами.

– Ты неплохо держишься, парень, – сказал мне шкипер к концу первого дня пути. – Из тебя бы вышел отличный моряк, если хочешь, оставляй своего заблеванного приятеля и вали ко мне. С виду ты крепкий и не из робких, такие мне нужны. Так что я предложил.

– Прощения просим, но дело мое мне по душе – ответил я, глядя на моряка как можно более учтиво, – и „заблеванного“ приятеля я никак не могу бросить, потому что не приятель он мне, а хороший друг.

– Ну как знаешь. Если что, я Джузеппе Триболо, венецианец. Спросишь любого в порту, тебе покажут. Надумаешь, милости просим.

– Простите любезный, – осведомился я в свою очередь, – Всегда хотел поинтересоваться, но не представлялось случая. Не боязно ли вам, я не вас лично имею ввиду, а коллег ваших по морскому делу в целом, не страшно ли бросать вызов стихии на таких небольших деревянных корабликах?

– Ты где больше-то видал парень? – капитан насупился, сдвинув седые кустистые брови, – моя лохань совсем не маленькая! А что до боязни… – он с заметной гордостью ухмыльнулся и подкрутил ус, лицо его разгладилось, а голос по-молодому зазвенел, – корабли деревянные, да не в них дело! Главное, мы – железные!

– Ладно, парень, бывай, служба зовет, – закончил разговор морской волк и напоследок крепко хлопнул меня по спине.

…

…по сей день в Риме.

Разговоры о нестяжательстве католического духовенства, что вел настоятель францисканского монастыря, на поверку оказываются не более чем словами. Ватикан поражает роскошью. Слов нету, чтобы все увиденное описать.

– Францисканцы, мой друг. Францисканцы, вот в чем соль. – просветил меня Адам, взявший на себя роль Вергилия, – этот орден проповедует бедность телесную, ради богатства духовного. Паписты же превратили веру в доходное ремесло и прикрываются красивыми славословиями. А сами живут в роскоши, торгуют индульгенциями и все такое прочее.

– Не замечал тебя, друг мой, в приверженности идеям Лютера… – вопросил я, так как начал свободнее плавать по морям местных религиозных учений и не преминул отточить свое умение.

– Безусловно нет. Я католик. Но реформировать церковь пора уже давно. Иначе мы пожнем такую кровь, что все нынешние войны покажутся милой детской забавой. Стяжание богатства духовного и земное обогащение – несовместные вещи. Помнишь, что сказано в Евангелии насчет богатого, игольного ушка, верблюда и Царствия Небесного?

– Так Лютер и реформирует.

– Нет, мой друг, нет. Знаешь что такое реформа?

– Ну?

– Не нукай. Реформа есть изменение с целью улучшения. – Согласен?

– Ну!

– Так вот, если так, то реформировал Ян Гус. Больше века с тех пор прошло. Лютер не реформирует, Лютер уничтожает. На месте разрушенного, строит нечто новое. Не совсем христианское, если посмотреть. Или, скорее, совсем не христианское. А помнишь, что сделали с Гусом?

– Ну?

– Его сожгли за ересь. Вот теперь пожинаем плоды „просвещенной“ политики далекого Констанцского собора… Какой-то ты сегодня немногословный?!

Все таки, Адам умнейший человек. Такой ясной манеры выражать свои мысли не часто встретишь даже в стенах моей родной Академии. Даже среди профессорского состава. Когда герр Райсснер не блюёт, поговорить с ним одно удовольствие. В качестве примера приведу наш обмен мнениями по поводу избрания нового дожа Венеции.

– Адам, мне новая имперская креатура не кажется надежной.

– Отчего, позволь полюбопытствовать? С каких пор ты стал разбираться в политике?

– Нечего и разбираться. Гритти и его прихлебатели уже получили кругленькую сумму. А ты вполне прозрачно наобещал еще, так что они естественно будут сдувать с тебя пыль и лить оливковое масло в задницы имперским дипломатам. А как получат всё, что хотели, так снова примутся за старое, сиречь, полезут воевать. Не доверяю я таким „благородным рыцарям“. Торгаш он торгаш и есть. Взял свое и гори всё огнем. Пошлёт он вас в скором времени, ой пошлёт! А если французы предложат больше, так и ещё скорее.

– Пауль, у тебя превосходный выпад в терцию. И удар unterhau несравненный. Вот и занимайся тем, к чему у тебя призвание. Дипломатию оставь знающим людям.

– Ёрничаете, господин секретарь?

– Да, так как ты заслужил.

– Это чем же? – тут Адам устало прислонился к стене дома, а дело было на улице, по дороге к замку Сан-Анжело, придал лицу и голосу поучительное выражение и молвил вполне веско:

– Ты упустил очевидное. Во-первых, сейчас Валуа не в состоянии подкупить даже самого себя, не то что жадных венецианцев. Во-вторых, и это самое главное, пока наши пики щекочут им задницы, эти купчины будут мягче воска и сговорчивее жида, которому предлагают беспроцентный кредит. Война с нами невыгодна. В противном случае, мир стоил бы гораздо более весомых сумм. И те не были бы гарантией. Так что наша задача: одной рукой набивать им кошелек, а другой покрепче закручивать яйца в тисках. Вопросы еще будут?