— У нас там в соседнем зале одноклассники, — оправдывалась администратор, отбиваясь от разъяренного Лунькова.

— Понимаем, девушка, — сказала Ирина. — У нас тут тоже все одноклассники, только уже на одного меньше.

Администратор извинилась и через некоторое время привела монтера. В конце концов колонку все же отключили и в зале воцарилась подобающая случаю тишина, нарушать которую позволялось только столовым приборам и негромким голосам.

— Гимном пора уже сделать государственным музыку эту, — хохотнул Олег, — чтоб хор Александрова стоял по всей форме и пел с расстановкой: «Владимирский централ, ветер северный, Россиюшка-страна — зла немеряно». Я тут в стоматологии был недавно, все цивильно, врачи все интеллигентные такие — и вот поди ж ты. И там эта бодяга у них играет.

— А ты говоришь — раскрыть преображенную форму, — с шутливым упреком обратился к Ирине Леня Подушкин.

Кира сидела на другом конце стола, рядом со своей подругой Аней Кедис, но все это время они с Алексеем следили друг за другом. С поминок они ушли вместе, мало заботясь, кто и что о них подумает. Тем более что то был знаменитый год одноклассников. ru, поэтому никто и ни в чем уже не видел никаких странностей. Все было абсолютно законно. Если не навсегда, то уж на несколько месяцев юность вернула себе все свои права, так грубо попранные чековыми аукционами, паевыми фондами и чуть позже — газопроводом «Северный поток».

* * *

Алексей был уже недоволен собой из-за того, что так бесцеремонно, как капризный ребенок, вмешался в Кирину жизнь. С другой стороны, рассуждал он, так ли она размеренна и счастлива, если в принципе допускает вмешательства? Он совершенно не представлял себе характера их отношений с Митей и в конце концов остановился на мысли, что Кира не девочка и лучше него знает, что и зачем делает в этой жизни. Да и очень скоро он понял, что та сила, которая влекла его к ней, была куда могущественней его собственной воли и каких бы то ни было размышлений.

Интонация их общения больше не оставляла никаких заблуждений относительно целей, эти отношения поддерживающих. Алексей ощутил, как его повело, повлекло к ней, как освобождается это, оказывается, вовсе не забытое мощное чувство. И по мере того как оно набирало когда-то привычную силу, он чувствовал страх, но потом сопротивляться было уже поздно, и он отдался ему целиком. Расстояние между ними было уже таково, что его настиг ее запах, который он помнил все эти годы и противиться которому у него никогда недоставало сил. И заглядывая ей в глаза, когда она поднимала к нему лицо, он чувствовал, как кружится у него голова, словно бы и не было всех этих лет, и завтра — о, чудо! — ко второму уроку.

Они стояли среди бетона и стекла, будто в чужом городе. Мелкий, видимый только в свете бесчисленных ламп безопасности, украшавших эти шикарные новоделы, дождь монотонно моросил, будто вежливо и мягко приглашая их убираться восвояси с этих переулков, давно уже живших другой жизнью и видевших чужие сны.

— Бр-р, — поежился Алексей, крепче опершись на свой элегантный костылек.

— А помнишь, — рассмеялась она, — ты тут с Мазуром из тридцать четвертой школы дрался.

— Прямо на этом месте, — сказал он и даже притопнул раненой ногой. — Кстати, из-за тебя.

— Из-за меня. — Она ответила глубоким голосом, в котором переливалось удовлетворение. — Мы прямо как в десятом классе, — рассмеялась она. — У меня дома муж, в другом доме родители, у тебя дома тоже два, но один далеко, а в другом родители. Сколько у нас домов, а пойти некуда.

— А и не надо никуда идти, — сказал он и провел ладонью сначала по ее мокрой голове, потом по своей.

Подняв воротник куртки, Алексей смотрел на металлический строительный забор, ограждавший место, где совсем недавно стоял дом его бабушки.

— Интересно, что теперь здесь будет? — сказала Кира, чтобы что-нибудь сказать.

— Да какой-нибудь индюшатник наподобие этих, — хотел сказать Алексей как можно более невозмутимо, но голос его дрогнул. Хотя он видел уже эту пустоту, когда в середине июля навещал тетку, сейчас, вместе с Кирой почему-то было больнее.

Из нескольких старых деревьев, росших во дворе сломанного дома, каким-то чудом уцелела только некрасивая корявая липа. Ветер трепал ее полуголые, кое-где обломанные ветки и бросался мелкими пожухлыми листьями.

— Вот и все, что осталось, — грустно констатировал Алексей.

— А помнишь, — сказала Кира, — ваш знаменитый кофейник?

— Дома лежит, — заверил Алексей. — Он еще пригодится, мы из него еще кофе напьемся.

Бывало, Кира после уроков приходила в эту квартиру; на кухне на конфорке газовой плиты, такой огромной, что можно было, казалось, изжарить над ней быка, бился в пару упомянутый кофейник, огромные космы голубого огня лизали его бежевые бока, Кира с Алексеем пили чай за круглым столом, и бабушка Алексея потчевала их бутербродами с белым грубого помола хлебом за тринадцать копеек, водившемся только в этом районе, и разными историями из старой, дореволюционной жизни, которые память еще оставляла в ее распоряжении, — Евдокия Ивановна была 1907 года рождения.

— О! — воскликнула вдруг Кира, уперевшись глазами в информационный щит, прикрепленный к забору.

— Что? — приблизился Алексей и прочитал: «Приносим извинения за временные неудобства». Он вопросительно глянул на Киру.

— Да нет, вот, — показала она. — «Регул-Инвест-Строй». Митина контора.

Это открытие произвело на него гораздо меньшее впечатление, чем можно было ожидать, зато Кира заметно расстроилась.

— Н-да, — только и сказал он и потер лицо ладонью. — Прямо судьба какая-то… Правильно говорят: Москва — маленький город, — добавил он, немного помолчав.

Они вышли на Остоженку и зашли в абсолютно пустой «Кофе-Хаус». За окном, на которое падали и меланхолично сползали дождевые капли, безучастно стоял ее серый «Лексус», и в темном салоне, как в шкатулке, хранился запах ее жизни.

Они сидели напротив друг друга, он смотрел на ее руки, на кожу вокруг глаз и представлял, как это могло бы быть. Резко, отчетливо в пустом помещении раздался сигнал ее мобильного телефона. Звонил Митя узнать, где она так поздно. «С Аней Кедис, скоро буду», — успокоила она недрогнувшим голосом, и Алексей поразился этому чисто женскому природному хладнокровию.

— А вот с Митей ты не дрался, — вдруг сказала она, отложив телефон.

Тоска изобразилась на лице Алексея. Он зачем-то взял блестящую ложечку и стал побалтывать ею в чашке, возмущая благородную коричневую поверхность кофе.

— Ты отдал меня ему, — опять сказала Кира с дела-ной обидой, но именно так, чтоб эта искусственность была видна.

— Ты не вещь, чтобы тебя можно было кому-то отдать. Ты сделала такой выбор. Вот и все. Я уступил.

На подоконнике лежала забытая кем-то газета, которую не успели убрать официанты. Один из заголовков сообщал, что российские рафтеры пропали в Синьцзяне, в Северо-Западном Китае. На полосе имелась и схема этих мест и были отмечены города с какими-то сказочными, неслыханными названиями. Он задержал глаза на схеме, и Кира тоже стала смотреть туда. Читать было не очень удобно, так как газета лежала косо и на самом краю, но ни он, ни она не сделали даже попытки придать ей более приемлемое положение, точно это было частью какой-то игры, в которую играли по умолчанию и правила которой нужно было угадывать.