Усатый господин залился смехом.

— Но ведь меня арестуют, Сергей Николаевич, — сказал Тавелиди, словно и не слышал всей этой забавной истории про предприимчивость алкогольного магната.

— Да говорю же тебе, я с экипажем буду! — по-свойски успокоил юношу собеседник, потрепав по плечу. — Сразу тебя увезу! Сделаешь пару выстрелов и хоп! — за угол. А там уже я стою с экипажем. Везу тебя сразу в банк, где получишь всю сумму разом. Никто и хватиться не успеет.

Тавелиди молчал.

— А хочешь, после дела махнем в одно уютное местечко? — у усатого сладострастно задрожал голос. — Ах, какие там бутончики!.. Есть и совсем юные — и по двенадцать, и по десять. Такое вытворяют, в облака улетаешь! Возьмем номер с ванной, позовем сразу пятерых, а? Как вам, Георгий Юльевич? Вы, как человек поэтического склада, должны иметь вкус к тонким играм.

Тавелиди взглянул мутным взглядом, плохо понимая, о чем ведет речь соблазнитель.

— Можем и ганимедов пригласить, — бесстыдно ухмыльнулся господин, шевельнув усами. — Ежели, конечно, вы умеете ценить этот вид услаждений. А ежели прикажете плеточки или, к примеру, веревки в дело пустить — устроим и такое. Я осуждать не могу — человеку искусства без острых ощущений никак нельзя, это я понимаю. К слову сказать, место, о котором я веду речь, весьма почитаемо различными влиятельными особами. Туда и издатели захаживают, и антрепренеры, и коллекционеры. Есть и из правительственных кругов завсегдатаи. Такие связи молодому дарованию весьма полезны будут. Я ведь понимаю вашу беду. Папенька в свою гнусную коммерцию тянет, верно?

Молодой человек с удивлением взглянул на столь осведомленного прозорливца. Тот продолжил с еще большим напором:

— Таскаться по фабрикам, торчать в конторе, выслушивать доклады приказчиков — да какой же человек такое выдержит, ежели ему самим Господом заповедано одарить мир новыми формами в искусстве?! Разве я не прав? Батюшка далек от этого, что и говорить… Он человек грубоватый, о тонких материях с ним не поспоришь.

— Он меня заставляет… — дрогнувшим голосом хотел было высказать какую-то обиду Георгий Юльевич, но от нахлынувших чувств шумно задышал и не сумел докончить.

— Очень даже понимаю! — воскликнул Сергей Николаевич и положил руку на плечо юному наследнику богатой фамилии. — Постоянные нотации, унижения, обвинения в неправильной жизни, неверных взглядах… Содержания едва хватает на самое необходимое… И это при его-то миллионах! Надо начинать отдельную жизнь, — подвел к выводу утешитель. — Ничего, посмотрим, что батюшка скажет, когда о сыне заговорит весь Петербург.

Сергей Николаевич протянул рюмку Тавелиди.

— Ну, за удачу?

— А если я откажусь? — сделал последнюю попытку должник.

— Пожалуйста! — спаситель вернул рюмку на стол и двинулся к выходу. — Дело твое, Георгий Юльевич! Неволить не буду.

У двери он развернулся и помахал распиской:

— Только откуда завтра к шести часам ты возьмешь пятьдесят семь тысяч, которые давеча продул за этим столиком?

На потемневшей от времени вывеске с трудом различалась надпись: «Болгарскiя руны и амулеты». Многозначительно кивнув Свинцову, Шептульский сгорбился, сделал блаженно-придурковатый вид и шмыгнул внутрь.

Убранство лавки походило на обиталище лесной колдуньи. Отовсюду торчали пучки трав, полки были забиты разномастными баночками, бутылочками и кувшинчиками, чучелами рептилий и птиц, на подвешенных к потолку обручах болтались амулеты с перьями и прочая магическая ерунда. В клетке сидел черный ворон. За стойкой что-то терла в ступке не старая еще женщина в черном сукмане.

Шептульский потряс «медвежьей лапой» с шеи Одноухого.

— Как же ты, бабушка? — жалостливо заныл он. — Мы ведь не так уговаривались!

— Что у господина сталось? — не глядя на посетителя, поинтересовалась гадалка.

— Не действует твое чародейство! — Филер бросил оберег на прилавок. — Два раза за неделю меня поколотили. Раньше-то больше одного не бывало.

Отложив ступку, гадалка взяла оберег, поднесла к губам, что-то пошептала, потом приложила к уху, словно выслушивала ответ.

— Вижу, не твой он, — отбросила она вещицу в сторону. — Не любит тебя медведь. Сейчас поправлю.

Женщина принялась копаться в сундучках, стоявших на нижних полках.

— Вот, этот самый сильный, против любого врага, — протянула она браслет с клочком рыжей шерсти, похожим на лисий хвост. — Денег не возьму.

— Так я и не дам, — изменившимся голосом объявил Шептульский и дунул в свисток.

Тут же дверь распахнулась и в лавку ввалился Свинцов.

— Руны-амулеты — бублики-котлеты! — поприветствовал он гадалку стихотворением собственного сочинения.

Явление околоточного надзирателя та приняла несуетно, вернувшись к ступке со снадобьем.

Иван Данилыч двинулся хозяйской поступью осматривать убранство, ощупывая подвешенные мешочки с травами и пощелкивая по птичьим клювам чучел.

— Сделал Сеня оберег из двенадцати телег, — скаламбурил он, подойдя к хозяйке.

— Медвежью лапу признала, — доложил Кузьма Гурьевич.

— Оберег с медведем — никуда не едем, — опять явил поэтический дар Иван Данилович. — Кому продала лапу?

— Кой сте вие? — перешла на болгарский гадалка. — Аз съм бедна жена, не ви разбирам. Аз не знам руски език!

— Ишь, завертелась! — оценил находчивость филер. — Русского она не знает. Только что чесала по-нашему, и вдруг на тебе — «аз не знам».

Свинцов накрыл широкой ладонью ступку, отчего ворожея была вынуждена прекратить работу.

— Одноухого помнишь? — строго спросил он.

— Не си спомням, — поджала губы гадалка.

— Белоглазый с ним приходил?

— Не знам за кого говорите.

— «Не знам», «не спомням», — угрюмо повторил Свинцов. — Кузьма Гурьевич, — обернулся он к филеру, — а ты не помнишь, как там у нас в Уложении о наказаниях третий раздел поименован?

— Третий? — встрепенулся Шептульский. — «О подложном проявлении чудес и других сего рода обманах».

— Верно, — одобрил Свинцов осведомленность коллеги. — А ты как мыслишь, талисман, который тебе сия кудесница продала, имеет ли сверхъестественную силу и действие?

— Да ведь как… — кровожадно ухмыльнулся филер. — На то она и чародейка. Даю, говорит, тебе оберег силы невиданной, никакая, говорит, мутовка[82] тебе от сей поры не страшна.

— Поня-а-атно, — удовлетворенно протянул Свинцов. — Стало быть, статья тысяча сто шестьдесят четыре: «Ежели кто ради противозаконной корысти или суетной славы будет, пользуясь простотою и легковерием каких-либо людей, выдавать себя за колдунов и чародеев, и в таком виде приготовлять и продавать мнимоволшебные напитки, а равно талисманы и иные якобы очарованные вещи, имеющие будто бы сверхъестественные силы и действие, подвергаются за сие в первый раз аресту на время от семи дней до трех месяцев».