Хогерфест отложил капсулу и предался раздумьям…

Ладмейстер был ярым поборником Логоса и единобожие считал единственно правильным. Язычников же, поклонявшихся силам природы и пантеону богов, он открыто презирал, ибо, по его мнению, только недочеловек может пренебрегать великим Логосом.

Однако Хогерфест не терял надежды наставить завоеванных недочеловеков-дикарей, венедов, на путь истинной веры. Он прекрасно знал, что языческие боги, как считали венеды, являли собой часть окружающего мира, были неразрывно связаны по мнению дикарей с природными силами. Деревья или камни являлись для язычников предметом поклонения, и, по мнению приверженцев Логоса, славяне подменяли истинного творца его творениями. Ибо всё вокруг создал Логос. И все его последователи знали, что сотворил он мир за семь дней. А затем в течение трёх дней — и самих людей. До сего момента на земле царил великий хаос.

Во всяком случае, так считалось официально Авиньоном, который на протяжении семи веков являл собой центр богословия и резиденцию верховного епископа — воплощения Логоса на земле.

Многие почтенные члены ордена понимали, что предстоящий поход отнюдь не преследует цели пополнить ряды почитателей Логоса, а прежде всего, захватить богатую добычу, рабов и плодородные земли. Ибо Саксония, Бавария, Тюрингия, Померания и земли франкского королевства были перенаселены и остро нуждались в расширении своих территорий.

И сам ландмейстер прекрасно осознавал это в душе. Однако в силу своего положения предстоящее кровопролитие и грабёж должно иметь благовидный предлог, а именно — уничтожение язычества, обращение венедов в новую истинную веру для их же блага. Впрочем, молодые рыцари, недавно пополнившие ряды ордена не подвергали это ни малейшему сомнению. Они свято верили, что завоевательные походы несут венедам прогресс и истинную веру. И жертвы оправданы.

По мнению магистра и его правой руки ландмейстера, земли ордена должны раскинуться от Магдебурга до Поревита, от Хаммабурга до Старгарда и Велегоша. А притоки Альбы, реки Альтера и Била, имели стратегическое значение в дальнейшем захвате земель венедов. Вдоль них орденом планировалось построить множество дозорных крепостей, тем самым лишив венедов водного пути.

Ландмейстер встал из-за стола, прошёлся по кабинету и выглянул в окно — с наступлением лета шерстяные шпалеры, защищающие помещение от ветра давно сняли. Его взору предстала Альба, несущая свои воды у подножия замка и делавшая подле него крутой поворот. Ландмейстер внимательно оглядел деревянные галереи, построенные на мощных стенах замка, возведённые его предками, предназначенные для передвижения часовых и защите лучников и воинов при нападении извне. Над воротами виднелись три мощных аркбаллисты[61], стрелы которых перелетали реку и без труда сражали неприятеля.

Впрочем, венеды не намеревались тревожить покой Хаммабурга. Ландмейстер же уделял повышенное внимание укреплению замка, прежде всего, ради личных амбиций, спокойствия Авиньона и готовящихся притязаний ордена.

Свежий летний ветер теребил волосы Хогерфеста. Ландмейстер окинул взором внутренний двор замка, в каменном чреве которого кипела повседневная жизнь. Челядь занималась своим делом, зная крутой нрав хозяина и преданного ему мажордома.

В этот момент Хогерфест подумал, что сильные рабы из племени венедов и особенно рабыни, светловолосые, голубоглазые, сильные и выносливые, не помешали бы в Хаммабурге. Тем паче, что он давно положил глаз на плодородные земли лютичей и бодричей, раскинувшихся на правом берегу реки. После удачного похода он намеревался построить мост, связующий два берега и возвести на захваченных землях наблюдательные укреплённые донжоны[62], которые он пожалует своим преданным вассалам.

Тем временем на яблоне, растущей подле колодца внутреннего двора, сидела упитанная кукша и чистила свои пёрышки. А над замком, раскинув крылья, парил сокол…

* * *

Земли лютичей.

Месяц жнивень[63]давно вступил в силу, близились осенины. В первой половине жнивеня сияли зарницы, а во второй славяне — убирали урожай, жали хлеба. В это время женщины расстилали скошенный лён по уже холодной росе, поэтому лютичи звали этот месяц «ленораст».

Пчеловоды собирали из ульев соты мёда, часть из них несли в храмы Матери Сыра-Земли и Живы для подношения богиням и освещения жрецами. Славяне считали: с этого дня пчелы прекращают производить мед, поэтому необходимо «заломать соты». Это делалось для того, чтобы пчелы из соседних ульев не забрали весь мёд. Для «заламывания» сот на пасеке пчеловод одевался в чистую льняную одежду, возносил молитвы богам, после чего выбирал самый лучший улей. Пчеловод извлекал из него соты, положив часть их в новую деревянную посуду, относил в храм для освещения жрецами. По возвращении из храма, пчеловоды разговлялись свежим мёдом и пшённой кашей, варили «медяные» квасы и угощали соседей. Женщины пекли на первом меду огромный хлеб-каравай из ржаной муки нового помола.

Снежана, хозяйка постоялого двора, у которой нашла приют Ладомира, напекла праздничных хлебов. Замесила она и традиционный каравай из свежей ржаной муки на первом меду. Заложила его в печь.

Домочадцы с нетерпением ожидали, когда хлеб поднимется и испечётся, ибо по его качеству и форме предсказывали ближайшее будущее. Наконец Снежана извлекла каравай для гадания из печи — сердце ёкнуло в груди Ладомиры. Ибо форма испечённого хлеба не предвещала ничего хорошего — он развалился на несколько частей, и одна из них, самая маленькая, пригорела. А это, согласно поверьям, предвещало смерть…

Снежана испугалась, заплакала, отнесла каравай прочь из дома и выбросила его в лесу. Ладомира, ещё недавно пережившая потерю мужа, не на шутку взволновалась за ребёнка. Но поразмыслив, решила, что постоялый двор принадлежит Снежане и её семье, стало быть, дурное предзнаменование касается именно их. И понемногу успокоилась.

После заламывания медовых сот приближался Праздник первых плодов, осенины. Славяне собирали урожай яблок, освещали плоды в капищах Матери-Сыра Земли и Живы.

При вкушении яблока от нового урожая молодёжь загадывала самое заветное желание. Девушки, думая о женихах, приговаривали: «Что загадано, то надумано! Что надумано, то сбудется! Что сбудется, не минуется!»

Загадала желание и Ладомира — ей хотелось лишь одного, родить сына и обрести свой дом.

После осенин начинался ранний посев озимой ржи. Лютичи говорили: «Рожь, посеянная при северном ветре, родит крепче и крупнее». Жрецы окропляли землю женским грудным молоком, бросали зёрна в освящённые места пашни.

Накануне осенин происходило заклинание сжатых полей, так называемое «заклинание жнивы». Обряд совершался, чтобы на жниве не поселилась удельницы, хватуны, ховалы, ржаницы[64]и другие злые духи.