До костра было еще далековато, и Леф не слышал, что сказал своему нынешнему хозяину бывший Учитель. Но парень, не задумываясь, согласился бы поклясться, что слова виртуоза адресованы именно Фурсту, и только Фурсту. Того, кто сидел рядышком с ученым старцем, господин Тантарр старательно не замечал. Леф бы тоже с удовольствием не заметил этого третьего, причем всего лучше было бы не заметить его по причине отсутствия.

– Это и есть Огнеухий? – тихонько спросила подшагнувшая к парню вплотную Гуфа.

Леф кивнул. Он не отрывал глаз от горного чудища и видел, как одновременно со старухиным полушепотком оно вздрогнуло, обернуло в их сторону жуткий комок лица с нелепыми пятнами глаз, и пятна эти на краткий осколок мига выцвели жаркой белизной. А потом Лефу стало не до Огнеухого, потому что эрц-капитан Фурст Корнеро Кирон порывисто вскочил и едва ли не бегом кинулся навстречу. Господин Тантарр тоже встал и торопливо пошел вслед за ним. Охраняет, что ли? От Нора?!

А виртуоз боевой стали внезапным прыжком догнал своего хозяина, схватил его за плечо и, не обращая внимания на взрыв Фурстова негодования, выкрикнул, глядя в лицо остолбеневшему парню:

– Какая фигура стоит над школьными воротами?

Ах, вот оно что! Нор улыбнулся и ответил – громко, внятно, с нарочитой торжественностью:

– Каменная крылатая химера о восьми глазах, четырех ушах и четырех руках. Держит она меч, папирус, отвес и транспортир. Изваяние сие служит символом Ордена, ибо Орден все видит, все слышит, везде успевает и призван защищать, просвещать, строить и прокладывать курс.

Господин Тантарр показал в широкой улыбке остатки зубов и выпустил хозяйское плечо. Удостоверился, стало быть, что память не изменила Лефу. То есть Нору.

Через мгновение Леф очутился в объятиях адмиральского деда.

– Порадовал, душевнейше порадовал старика, – бормотал высокоученый эрц-капитан, тиская плечи смущенного парня. – А я уже не чаял увидеть…

Впрочем, излияния Фурста продолжались недолго. Опомнившись, он выпустил Лефа, торопливо отер пальцами набрякшие веки и заозирался.

– Это, как я понимаю, запрорвная чародейка? – Не дожидаясь ответа, высокоученый щеголь произвел руками некое трудно поддающееся описанию изящное шевеление (такое приветствие было бы уместно разве что на светском рауте в резиденции его стальной несокрушимости). – Прошу всемилостиво извинить меня, почтеннейшая: я слегка забылся, радуясь видеть моего маленького дружочка живым и благополучным. Позвольте сгладить невольную провинность и выказать должное почтение…

Торопливо переводя его слова, Леф от души забавлялся как выражением Гуфиного лица, так и ухватками престарелого франта. Ухватки эти красноречивейшим образом свидетельствовали о богатом опыте общения с особами куда более юными и привлекательными, чем запрорвная ведунья. Ай да эрц-капитан!

На какой-то миг парень отвлекся от смысла произносимого и вдруг поймал себя на том, что машинально переводит требование Фурста представить его даме «сообразно установлениям Свода Приличий».

Н-да, все-таки у почтенного эрц-капитана буек малость на сторону. Оно и понятно: этакий возраст да всякие там ученые мысли – вот разум и утомился. Сообразно требованиям… Выискал, понимаете ли, самое подходящее место. И время. И слушателя. Вон даже господин Тантарр морщится… «Вольный эрц-капитан, ни на орденской, ни на флотской, ни на партикулярной службе не состоящий, кораблями, водами и землями не владеющий (или владеющий?), родством с властительными особами (вернее – с особой) по праву гордящийся, и потому во всех домах принимаемый с честью в любое время, по всяческой надобности и без всяческой надобности…» Да в запрорвном языке и слов таких нет. Конечно, ведунья уже довольно много знает об Арсде из Лефова рассказа (из которого поняла хорошо если хотя бы треть), но все равно переводить да втолковывать придется полдня. А потом еще полдня объяснять, что такое Свод Приличий – это чтоб не посчитала вольного эрц-капитана совершеннейшим идиотом. Только ведь все равно посчитает. И еще хорошо, если его одного.

Леф мельком скосился на Фурста и торопливо отвел глаза. Ишь, нервничает. Нетерпение изволит проявлять. Ладно уж, пусть потешится дитятко. Не затевать же с ним перебранку, в самом-то деле! Все равно он ни слова не уразумеет, кроме своих имен, так что можно его ублажить, а себя (ну и, опять же, его) не выставить дурнем. Хотя бы так: «Это тот самый мудрец Фурст Корнеро Кирон, мой спаситель».

Не получилось. То есть не получилось договорить до конца про спасителя. Эти слова утонули в жутковатом полувскрике-полувсхрапе, раздавшемся совсем рядом, прямо за спиной у вздрогнувшей Гуфы.

Вздрогнула не только ведунья.

Фурст отшатнулся; правые ладони Лефа и старого виртуоза одинаково дернулись к рукоятям мечей… Впрочем, Леф так и не притронулся к оружию – не успел. Потому что напугавший их звук сменился приступом сухого дробного кашля, и парень выругался по-портовому – длинно, злобно и грязно.

– Кто это?! – Глаза адмиральского деда наконец-то нашарили источник звуков и мгновенно преисполнились брезгливости.

Еще бы! Обвисшая заскорузлыми клочьями накидка; бессмысленные стекляшки глаз под нечистой сединой косматых бровей, вонючая борода, в дебрях которой, словно толстые черви, шевелятся вялые бескровные губы…

А ведь они не просто так шевелятся, они силятся выговорить какие-то упорно сопротивляющиеся слова. Гуфа торопливо придвинулась к самому лицу Вечного Старца, еще и Лефа потащила за собой (на случай, если трухлоголовый объедок шепчет все-таки на арси). Нет, ведунья была способна понять Старцево бормотание без посторонней помощи. «Я – человек. Я – человек. Я – человек». Одно и то же. То громче, то тише. Монотонно. Без выражения. Без конца.

Морщась от дурного запаха, парень стряхнул с плеча Гуфины пальцы, отодвинулся. Ведунья тоже отступила на шаг и, пристально глядя в мутные зрачки полоумного, сказала – тихо, но очень властно:

– Замолчи!

Никакого проку. Гуфа задумчиво потрогала людоедскую дубину (чтобы удобней было носить новое ведовское орудие, она стала перетягивать свою пятнистую меховую накидку выисканным в Обители мягким ремнем). Потрогала, однако пользоваться чудодейственной вещью пока не стала, а просто резко отвернулась от Старца и буркнула:

– Силен…

Леф понял, что вечный объедок не вполне поддался заклятию послушания. Его ли колдовская сила была этому причиной, или Прорва (до прохода сквозь нее вроде бы поведение Старца подозрений не вызывало) – это уж пускай Гуфа разбирается. Придумала тащить полоумного через Мглу, отказалась связывать, понадеялась на ведовство – вот пусть и думает теперь, что к чему.

А Фурст и господин Тантарр, естественно, не поняли ничего. Впрочем, вопросов они не задавали. Выждав миг-другой и догадавшись, что на объяснения покуда надежды нет, адмиральский дед вздохнул и сказал:

– Что ж, пожалуйте к костерку.

Леф с сомнением глянул на Огнеухого, черной тенью нависшего над огнем; спросил осторожно: