Не было дня, чтобы Юн не проходил мимо ограды дома, в котором она жила, но ветка сливы не появлялась. Сначала он был уверен в том, что девушка его обманула, а потом ему стало казаться, будто он видел ее во сне.

Окончательно уверившись в том, что эта история не будет иметь продолжения, в один из вечеров Юн наконец увидел обещанный знак.

Воткнутая в трещину ветка указывала в небо. Ее листки слегка трепетали от легкого дуновения ветерка. Она будто что-то шептала, на своем таинственном языке.

Юну стоило большого труда уговорить Лю Бана вновь наведаться в этот дом. Он врал напропалую: будто, досадуя на былую неудачу, долго следил за тем, как живут обитатели особняка, и способен предугадать каждый их шаг. Что они уехали, и дом пуст. Между тем, он ничего не знал, у него не было никакого плана, он не представлял, что станет делать с девушкой, куда ее поведет, ведь он обитал в грязной хижине на окраине города вместе со своими жестокими, жадными и циничными подельниками.

— Ладно, — решил Лю Бан, — так и быть. Все равно сейчас больше нет никаких дел.

Город купался в лунном свете, отчего дома казались фарфоровыми. Деревья напоминали стройных и гибких танцовщиц, а вода в реке рябила сотнями маленьких зеркал.

Земля тоже светилась, отчего казалось, будто особняк покоится на серебряном подносе.

— Плохая ночь, — сказал Лю Бан, — слишком светло.

И все же они перелезли через стену и забрались в дом. Там было темно и тихо. Никого не слушая, Юн сразу побежал наверх. Комната девушки была полна прозрачного света и густых теней. Обстановка сливалась с чернотой стен.

Она была там, она стояла посреди комнаты, прижимая к груди небольшой узел, полностью одетая, готовая увлечь его в другой, незнакомый мир.

Внизу раздались крики и пронзительный женский визг. Юн вздрогнул.

— Кто это? Разве в доме есть люди?

— С чего ты взял, что он необитаем?

— Ты сказала, что когда я увижу на ограде ветку сливы, здесь никого не будет!

Она покачала головой.

— Я сказала, что в следующую полночь ты должен будешь прийти.

В голове Юна все перемешалось. Он не знал, что делать, куда идти, от чего бежать и кого спасать!

— Подожди здесь! — наконец бросил он девушке и спустился вниз.

Там царило настоящее побоище, разгром, будто кто-то ненароком поджег и швырнул в окно хогуань[14]. Мужчина, очевидно, хозяин дома, корчился в последних судорогах. Его череп был рассечен надвое чем-то тяжелым. Густая кровь была видна даже в темноте. Юноша, на вид немногим младше Юна, очевидно, первым встретивший грабителей, был мертв. Он лежал с открытым ртом, словно проглотив свой крик, зато из соседнего помещения доносился жуткий булькающий звук.

Появившийся оттуда Лю Бан был в ярости. В его опущенной руке Юн увидел нож, с лезвия которого срывались тяжелые темные капли. Юношу затрясло от ужаса, между тем главарь шайки злобно прошипел:

— Зачем ты навел нас на место, где было полно людей! Быстро обыскивайте комнаты, и надо уходить!

— Я наверх! — воскликнул Юн, содрогаясь от страха за девушку, и бросился бежать по лестнице.

Комната оказалась пустой. Пол был расчерчен тенями оконных решеток, мебель отливала перламутром.

Юн тяжело дышал, его ребра ходили ходуном, а на лбу выступил пот. Он уловил слабый аромат духов той, что так легко обвела его вокруг пальца. Однако главное, что она спаслась.

Произошедшее обнажило ту часть его натуры, о которой он успел позабыть. Он тоже желал другой жизни, хотел сбежать. Только не знал, куда.

По-видимому, девушка знала. Но не захотела взять его с собой, хотя он надеялся, что эта встреча станет началом желанных перемен.

Пока Юн стоял, размышляя, послышались какие-то новые звуки. Теперь кричал уже Лю Бан и его люди.

Конечно, юноша мог бы пытаться бежать, но он не стал этого делать. Пока что он был спаян с этими людьми, а не с таинственной незнакомкой. Но в эти минуты он четко осознал: то, что он почитал за свободу, вовсе не было таковой.

Когда стражники выводили членов шайки из особняка, Юн увидел, что на одной из веток высокого дерева трепещет лоскут прозрачной одежды. Он догадался, что девушка вылезла из окна, спустилась в сад, перебралась через ограду и позвала на помощь. Куда она делась потом, он не знал, но догадывался, что в узле были ценные вещи и деньги, и что она унесла их с собой.

Он вновь очутился в вонючей тюрьме, и это было намного позорнее, чем в первый раз, потому что его бывшие товарищи стали его врагами.

— Как получилось, что ты привел нас в этот дом? Почему нас схватили? — допытывался Лю Бан.

Юн молчал. Он чувствовал, что незнакомка должна остаться его тайной.

— На воле никого не осталось, нас некому выручать. Я относился к тебе, как к сыну, а ты меня предал!

Юну было невыносимо стыдно, но не только перед Лю Баном, а еще и оттого, что на самом деле его отцом был несчастный, замученный жизнью старик Бао, а не этот хладнокровный убийца. А он об этом совсем позабыл.

Через несколько недель, проведенных в душных застенках, их судили. Все члены шайки Лю Бана и он сам были приговорены к казни путем последовательного отсечения частей тела на рыночной площади. Таким образом было принято расправляться с самыми опасными и жестокими преступниками. Их тела превращались в бесформенную груду костей и мяса, а головы выставлялись на всеобщее обозрение. Считалось, что подвергнутые такой казни убийцы, грабители и воры больше не смогут переродиться в человеческом облике.

Мастерская почтенного Дуань-яна славилась тем, что обеспечивала поставку различных сортов шелка императорскому двору. Иногда шелк изымался по низким ценам по предъявлению казенных распоряжений для различных раздач и пожалований. Дуань-ян никогда не срывал сроки, всегда исполнял любые приказы, за что неоднократно награждался серебряными табличками.

Тем не менее, приказ, точнее просьба наследника правителя Гуандуна показать и рассказать ему и его юной жене, как делают шелк, вызвала у Дуань-яна необычайное волнение.

— Подумать только, он так вежливо разговаривал, и просто держался! Из него наверняка получится великодушный и справедливый правитель! Говорят, он недавно женился на дочери самого императора!

Привыкшая находиться наедине со своими мыслями Мэй не принимала участия во всеобщей суете. Когда знатные гости вошли в мастерскую, она отправилась кормить гусениц листьями шелковицы, смешанными с мукой из риса, зеленого горошка и черных бобов. Считалось, что такой корм очищает шелкопряда и способствует завиванию прочной и блестящей нити.

Она возилась с гусеницами, когда одна из девушек, подойдя к ней, шепнула: