– Отец! – закричала Жулейт.

Но человек был занят самым важным в своей жизни делом. Тиранозавр бился всем телом, уже даже не пытаясь подняться. Короткими передними лапами он пытался достать маленького противника. Но тот ловко уворачивался и от когтей и зубов, открытой в агонии пасти. Кровь фонтаном хлестала из перебитой артерии, а копье все глубже и глубже входило в шею ящера. И уже лежа на умирающем животном человек, вынув из-за пояса десантный нож, несколько раз вонзил его в горло своего врага.

– Он все-таки убил его! – восхитился Виктор.

– Вы вместе это сделали, – прошептала девушка, обнимая своего мужа.

Я не люблю описывать объятия и поцелуи, к тому же давно пора покинуть далекий континент, куда завел меня мой язык. Кому интересно читать о жизни диких народов и племен? Хотя, если задуматься и порассуждать о цивилизации, то можно прийти к совсем непонятным выводам. Действительно ли дик народ, живущий в гармонии с природой? Так ли необразованны люди, умеющие разговаривать с животными? Или варвары те, кто разрушают природу, вырубают леса и поворачивают реки вспять? Может быть, дикари те, кто надевает на себя шкуры убитых животных не для того, чтобы согреться, а для того лишь, чтобы похвастаться ими перед своими знакомыми, – вот, дескать, на мне пиджачок из крокодиловой кожи, а на жене моей – шубка из леопарда. Я не могу ответить на все эти вопросы. А Владимир Фомич наверняка знает, но они для него – сущие пустяки: он ведь решал задачки и посложнее.

Скорее, скорее домой. Не знаю, как вам, а мне не терпится поскорее встретиться вновь с этим великим и умным человеком.

1

Если жизнь не удается тебе, то не надо проклинать время, в котором живешь, – ругай пространство. Это так же бессмысленно и глупо, зато кому-то покажется оригинальным. А если это пространство – край великий и прекрасный, что, если это твоя родина? А что, если это Россия?

Я могу, конечно, представить свою страну без меня, но увидеть себя вне ее – не получается. Даже уезжая порой в солнечный рай, чтобы окунуться в теплое и прозрачное море, увидеть стройные загорелые тела на белом песке, чтобы услышать, как орут под окном цикады, я начинаю тяготиться прекрасной заграницей уже через пару дней. Огромная багровая луна цепляется за край балкона моего гостиничного номера, чужая песня летит в пространство над морем, задевая барашки волн, кто-то гладит мои волосы, но все это не нужно мне. У ананасов в шампанском горький привкус тоски, и закрывая глаза, вижу берег лесного озера с неподвижной черной водой, слышу стрекот сорок и трясогузок, ощущаю божественный аромат диких фиалок, цветущей брусники и первых грибов-колосовиков. Ласточка моя, тихая скромница! Носишься счастливая по бескрайнему небу нашей родины. Ты одна дороже мне всех голосистых канареек; душа моя с тобой над полями, покрытыми коврами ромашек и колокольчиков.

Я прошу терпеливых читателей простить мою болтливость: столько времени отнял, а не поведал еще ничего интересного и важного. Наплел лишнего, запутал только. Порой меня заносит – я, правда, предупреждал. Надо снова возвращаться к самому началу.

Пора, пора возвращаться туда, где началась наша история. Я слишком увлекся, описывая чужой континент, на котором ни разу не был, но очень бы хотел посмотреть на тамошние красоты: на тысячелетние баобабы, ощутить ветер, приглаживающий поверхность саванны, по которой ходят стада слонов, увидеть львов, пьющих воду из чистой реки, и подойти поближе к стройным темнокожим женщинам, на которых так мало одежды.

Давно пора было вернуться в тот день, с которого начался мой рассказ. Правда, день уже заканчивался. Закончился фильм «Собор Парижской богоматери» и бутылка виски, распитая с начальником охраны. Владимир Фомич вышел на балкон. «Хорошо летом! – подумал он. – Такие длинные дни. Если бы ежедневно случались такие же приятные встречи, как сегодня, ночи бы были не нужны».

Думая об этом, Высоковский вспоминал, конечно, не встречу с главным городским чиновником, а худенькую фигурку референтши министра, ее аккуратно уложенные пышные волосы и по-детски пухлые губы. Нет, в ночах тоже есть своя прелесть!

Красное солнце повисло над заливом, словно решило задержаться ненадолго перед тем, как нырнуть в него, розовый свет лежал на дорожках небольшого парка; пахло цветами и приближением счастья. Белка спрыгнула с сосны и подбежала к крыльцу. На ступеньках сидел охранник Ахметов, у которого недавно сросся сломанный Подрезовым нос. Ахметов прислонился к перилам и щелкал орехи; увидев приближающегося осторожного зверька, он протянул ему навстречу ладонь, в которой лежали несколько орехов фундук, и громко сказал:

– Беличька, на арешьку!

2

Господи, как хорошо! Все случилось так, как случается всегда, когда об этом просит уважаемый человек. Владимир Фомич легко может изменить чужую судьбу, стоит лишь об этом подумать. Министр, конечно, уволил свою прекрасную референтшу. Причин, естественно, не объяснил. Сказал, вероятно, ей: «Мы в Ваших услугах больше не нуждаемся».

Увольнение, переживания, слезы. Еще бы! Вчера была на вершине, а сегодня шлепнулась в болото, из которого даже неба не видно.

Владимир Фомич представлял себе, как прекрасная девушка лежит, уткнувшись в подушку, и молчит, потому что сил у нее нет не только разговаривать, но и думать о своей несчастной судьбе. Не знает, дурочка, что скоро позвонит добрый дядя и скажет: «А не хотите ли поработать на меня. В должности… э-э… Какая Вам должность нужна для полного самовыражения?».

Высоковский думал о том, как ласково будет звучать его голос, а красавица задохнется от счастья, потому что фамилия доброго волшебника известна всей стране и не всякий отставной министр может попасть на работу в его империю. Нет, Владимир Фомич не торопился, хотя хотелось каждую секунду услышать чудный голос, который скажет ему:

– Владимир Фомич, я согласна на все. Спасибо Вам!

Но пришлось ждать несколько дней. И каждый был, как вечность. Раздражало все, что окружало: загородный дом, сосны вокруг него, снующие по дорожкам белки, бронированный лимузин и даже Витька Подрезов, молчаливо сидящий за рулем. Но хоть рта не открывает, не вспоминает старое, не просит ничего. Как-то, когда ожидание стало уже невозможно переносить, когда «мерседес» выезжал за металлическую ограду, чтобы домчать Высоковского на очередную важную встречу, Владимир Фомич, глядя в затылок бывшему Другу, произнес:

– А ну их, эти дела. Давай-ка, Витюша, лучше в баньку сходим.

Машина задним ходом вкатила в поместье, потом развернулась на месте и покатила к бревенчатому домику бани. Петр с парой охранников уже мчались растапливать печь и камин, накрывать на стол, а великий человек неожиданно для самого себя горестно вздохнул и тут же сказал водителю:

– До чего тошно жить на свете, когда тебе все завидуют.

Перед тем как прыгнуть в бассейн, Высоковский посмотрел на приятеля, поморщился при виде трех страшных шрамов, проходящих от плеч до самого живота, словно кто-то пытался ножом разрезать на куски тело Виктора. Интересоваться их происхождением он не стал, кивнул только на ожерелье – подделку под африканские ритуальные украшения – на кожаном шнурке муляжные когти льва: