— Есть только один путь, сир, — был ответ Морепа. — Этот единственный способ заключается в том, что Ваше Величество само должно подавать хороший пример. В большинстве стран, особенно во Франции, люди берут пример со своего монарха.

Мой муж посмотрел на меня и улыбнулся — очень невозмутимо, очень уверенно. У него никогда не будет любовницы. Он любит меня, и если бы он только смог стать нормальным мужчиной, то у нас были бы дети, и мы были бы отличной парой.

Людовик был добрым. Он даже не мог проявить жестокость по отношению к мадам Дюбарри.

— Пусть она удалится от двора, — сказал он, — Этого будет достаточно. Она должна отправиться на некоторое время в монастырь, пока не будет принято решение, куда ее можно выслать.

Это было проявлением снисходительности, у Людовика не было никакого желания карать. Не было его и у меня. Я подумала о том времени, когда меня вынудили сказать ей эти глупые слова. Как разъярена я тогда была, но сейчас все это забылось, и я могла только помнить, что она оставалась с королем во время его болезни, подвергаясь опасности подхватить ужасную болезнь. Пусть ее отправят в ссылку. Этого достаточно.

Людовик быстро понял, что финансы страны находятся в расстроенном состоянии, и был полон решимости ввести строгую экономию. Я заявила, что я тоже буду жить скромно, и отказалась от своего «права пояса»— денег, даваемых мне государством для моего личного кошелька, который висел у меня на поясе.

— У меня нет в них больше необходимости, — заявила я. — Пояс больше не в моде.

Это высказывание было повторено при дворе, а затем на улицах Парижа.

Париж и вся страна были довольны нами. Я была их очаровательной маленькой королевой, а мой муж — Людовиком Желанным. А однажды утром, когда торговцы отправились в «Чрево Парижа»[3], ими было замечено, что ночью кто-то написал «Воскресший» на статуе Генриха IV у Нового моста.

Когда мой муж услышал об этом, его глаза засверкали от удовольствия и решимости. По мнению каждого француза, Генрих IV был самым великим королем Франции за всю ее историю, королем, который заботился о народе, как никакой другой монарх до или после него. Сейчас говорили, что в Людовике Желанном он вновь возродился.

В Шуази было легче забыть кошмары последних дней в Версале. Я стала королевой Франции, мой муж по-своему любил меня, каждый стремился засвидетельствовать мне свое почтение. Почему я испытывала чувство тревоги?

Я знала, что моя мать с нетерпением будет ожидать развития событий. Без сомнения, ей уже сообщили о том, как я вела себя во время болезни и смерти короля, но я и сама могла написать ей об этом.

С восторженным чувством я написала довольно самонадеянно (я могу извинить себя, поскольку только что начала познавать всю лесть, которая преподносится королеве):

«Бог избрал, чтобы я была рождена для высокого звания, и я глубоко благодарна предначертанию судьбы, выбравшей меня, младшую из Ваших дочерей, быть королевой самого могущественного королевства Европы».

Мой муж пришел как раз в тот момент, когда я писала это письмо, и я попросила его взглянуть. Он, улыбаясь, посмотрел через мое плечо. Он знал о моих трудностях в писании писем и сказал, что все хорошо.

— Ты должен что-нибудь добавить от себя, — сказала я. — Это бы порадовало матушку.

— Я не знаю, о чем написать ей.

— Тогда я тебе подскажу.

Я сунула перо ему в руку, вскочила и усадила его на свое место. Он рассмеялся, несколько смущенный, но довольный.

— Начнем так: «Мне очень приятно, моя дорогая матушка, воспользоваться возможностью выразить Вам мою признательность и почтение. Мне доставило бы большое удовлетворение воспользоваться Вашим советом в такое время, которое полно трудностей для нас обоих…»

Он все это быстро написал и смотрел на меня выжидающе.

— Ты значительно искуснее меня обращаешься с пером, — заметила я. — Конечно, ты можешь сам закончить письмо.

Он продолжал посмеиваться надо мной. Затем, как будто решившись поразить меня своим умением, начал быстро писать:

«… но я сделаю все от меня зависящее, чтобы удовлетворить Вас, и, поступая подобным образом, я продемонстрирую свою привязанность и благодарность, которую испытываю в отношении Вас за передачу мне Вашей дочери, которой я так доволен».

— Итак, — сказала я, — и вы довольны мной. Благодарю вас, сир. — Я сделала глубокий реверанс, выхватив затем перо из его рук. Ниже под его посланием я написала:

«Король пожелал добавить несколько слов до того, как это письмо отправится к Вам. Дорогая мама, вы увидите из комплиментов, которые он воздает мне, что он определенно обожает меня, но не балует меня высокопарными фразами».

Он выглядел озадаченным и несколько смущенным.

— Что бы ты хотела, чтобы я сказал?

Я засмеялась, выхватив у него письмо и лично запечатав его.

— Ничего, кроме того, что ты уже сказал, — ответила я. — Действительно, сир, судьба дала мне короля Франции, которым я не могла бы быть более довольной.

Это были наши типичные для того времени взаимоотношения. Он был доволен мною, хотя не хотел, чтобы я вмешивалась в политику. Он был самым верным мужем при дворе, но я не была уверена в то время, связано ли это с его привязанностью ко мне или с его несчастьем.

Матушка была до крайности потрясена внезапной смертью короля. Она отличалась умом и сожалела, что король умер. Если бы он прожил еще десять или хотя бы пять лет, то мы успели бы лучше подготовиться к предназначенной нам роли. А мы еще оставались просто двумя детьми. Моего мужа никогда не учили, как нужно править, а я бы никогда и не научилась. Так обстояли дела в тот период. И как права она была! Я часто удивлялась, что все окружающие нас люди мечтают об идеальном государстве, в которое, по их мнению, двое неопытных молодых людей сверхъестественным образом могут превратить эту страну, но моя мать из своего далека представляла себе картину более ясно. Ее ответ на мое беспечное письмо, к которому мой муж прибавил свои замечания, гласил:

«Я не поздравляю тебя в новом качестве. За это заплачена высокая цена, и ты будешь платить еще больше, если только не будешь жить тихо и спокойно, как жила с момента прибытия во Францию. Тобой руководил человек, который был тебе как отец, и благодаря его доброте ты смогла завоевать расположение народа, который сейчас стал твоим. Это хорошо, но ты должна научиться сохранить его одобрение и использовать на благо короля, твоего мужа, а также страны, которой ты правишь. Вы оба так юны, а бремя власти так велико. Это меня очень беспокоит».

Она была довольна, что мой муж присоединился ко мне в написании письма, и выражала надежду, что мы оба приложим все усилия к поддержанию дружественных отношений между Францией и Австрией.

Матушка была весьма обеспокоена в отношении меня из-за моего легкомыслия, моего «разбрасывания» (под этим она и Мерси понимали уделение мною слишком большого внимания делам, не имеющим большего значения), моей любви к танцам и болтовне, моего пренебрежения этикетом, моей импульсивности. Все эти качества, указывала она, вызывают сожаление в супруге дофина, но совсем недопустимы в королеве.