господин председательствующий? Он мне не ответил! И не ответит никогда. Я обвинил Ларсана в убийстве, и он сбежал. По-вашему, это не ответ, а?

– Нам не хочется верить, мы просто не верим, что Ларсан, как вы выразились, сбежал. Зачем ему было бежать? Он же не знал, что вы собираетесь обвинить его.

– Нет, сударь, знал, потому что я сам недавно сказал ему об этом.

– Сказали? Были убеждены, что Ларсан преступник, и дали ему возможность скрыться?

– Да, сударь, я это сделал, – гордо ответил Рультабийль. – Я не представляю ни правосудие, ни полицию; я скромный журналист, арестовывать людей не входит в мои обязанности. Я служу правде как хочу, это мое личное дело. Вы же охраняете общество как можете, это ваше дело. Но снабжать палача работой я не стану. Если вы справедливы, господин председательствующий, – а это так и есть, – вы согласитесь, что я прав. Разве я не сказал вам: вы поймете, что я не могу назвать имя убийцы до половины седьмого? Я рассчитал, что за это время я предупрежу Ларсана и он успеет поездом четыре семнадцать добраться до Парижа, где позаботится о своей безопасности. Час на дорогу до Парижа и час с четвертью на то, чтобы замести следы, – вот и получается половина седьмого. Фредерика Ларсана вам не найти, – заявил Рультабийль, глядя на Робера Дарзака, – он слишком хитер. Этому человеку всегда удавалось выскользнуть у вас из рук; вы преследуете его давно и тщетно. Если он не ловчее меня, – добавил Рультабийль, рассмеявшись от души, но в одиночестве: охота смеяться у публики пропала, – то уж во всяком случае ловчее любой полиции мира. Четыре года назад этот человек проник в уголовную полицию и стал знаменит под именем Фредерика Ларсана. Однако он известен и под другим именем, которое вы прекрасно знаете. Фредерик Ларсан, господин председательствующий, – это Балмейер{31}!

– Балмейер? – воскликнул председательствующий.

– Балмейер! – повторил, поднимаясь с места, Робер Дарзак. – Балмейер! Так, значит, это правда?

– Ага, господин Дарзак, теперь, как я посмотрю, вы уже не считаете меня сумасшедшим!

Балмейер! Балмейер! В зале звучало лишь это имя. Суд объявил перерыв.

Можете вообразить, сколь оживленным был этот перерыв. Ну как же, публике было о чем поговорить! Балмейер! Этого возмутителя спокойствия знали все. Балмейер! Несколько недель назад прошел слух, что он мертв. Значит, он все-таки ускользнул из лап смерти, как всю жизнь ускользал от жандармов. Нужно ли мне напоминать здесь о подвигах Балмейера? В течение двадцати лет они постоянно занимали столбцы судебной хроники и рубрики происшествий, и если кто-то из моих читателей мог позабыть о деле Желтой комнаты, то имя Балмейера он помнит наверняка. Балмейер представлял собою тип великосветского афериста; это был истинный джентльмен, невероятно ловкий фокусник, самый дерзкий и страшный бандит – апаш, как их теперь называют. Принятый в лучшем обществе, вхожий в самые тесные кружки, он похищал честь семей и деньги с карточных столов с непревзойденной ловкостью. Попадая в трудные переделки, он пускал в ход нож или кастет. К тому же он не знал колебаний, ему была по плечу любая затея. Попав однажды в руки правосудия, он утром, когда его везли в суд, сбежал от двух жандармов, бросив им в глаза по щепоти перца. Позже стало известно, что в тот же день, пока лучшие сыщики шли по его следу, он спокойно, без всякого грима, сидел на премьере в «Комеди Франсез». После этого он уехал из Франции в Америку и в один прекрасный день попался в руки полиции штата Огайо, но на следующий день снова сбежал. О Балмейере я мог бы написать целый том; и вот оказалось, что он и был Фредериком Ларсаном. А разоблачил его мальчишка Рультабийль! И этот малыш, зная о прошлом Балмейера, снова позволил ему посмеяться над обществом, дав возможность улизнуть! Этот поступок Рультабийля привел меня в восхищение, так как я знал, что он до конца на стороне Робера Дарзака и мадемуазель Стейнджерсон и намерен избавить их от бандита, да так, чтобы тот ничего не рассказал.

Многие с этим разоблачением еще не примирились, и я слышал, как самые нетерпеливые восклицали: «Даже если убийца – Фредерик Ларсан, это не объясняет, как он исчез из Желтой комнаты!», но тут объявили о продолжении заседания.

Председательствующий сразу же вызвал Рультабийля, и допрос – это и в самом деле был скорее допрос, чем просто показания, – продолжился.

– Вы заявили, сударь, – начал председательствующий, – что из угла двора убежать было невозможно. Я с вами согласен, я готов согласиться с тем, что Ларсан, высунувшись из окна, тоже находился в углу двора. Но ведь чтобы оказаться у своего окна, ему нужно было выбраться из двора. Значит, он все же оттуда исчез. А каким образом?

– Я уже говорил, что никаким обычным путем он сделать этого не мог, – ответил Рультабийль. – Значит, он выбрал путь необычный. Как я упоминал, этот уголок двора был как бы огорожен, в отличие от Желтой комнаты, представляющей собой замкнутое пространство. Но со двора можно было по стене забраться на балкон, а оттуда, пока мы стояли над трупом лесника, проникнуть в коридор через окно, выходящее на балкон. Ларсану оставалось сделать несколько шагов, чтобы оказаться у себя в комнате, открыть окно и заговорить с нами. Для такого акробата, как Балмейер, это детская забава. А вот, господин председательствующий, и доказательство моей правоты.

С этими словами Рультабийль достал из кармана маленький сверток и вынул из него металлический стержень.

– Вот стержень, прекрасно входящий в отверстие, которое проделано в выступе, поддерживающем балкон. Ларсан, предвидевший все и подготовивший пути бегства из своей комнаты – когда играешь в такие игры, это необходимо, – заранее забил этот стержень в выступ стены. Одну ногу на каменную тумбу, стоящую в углу двора, другую – на стержень, одной рукой за карниз над дверью лесника, другой – за балкон, – и Ларсан растворился в воздухе, тем более что он весьма ловок и вовсе не находился в тот вечер под действием снотворного, как пытался нас убедить. Мы, господин председательствующий, обедали вместе с ним, и за десертом он притворился, будто заснул: это было ему нужно, чтобы на следующее утро никто не удивился, что меня, Жозефа Рультабийля, усыпили снотворным во время обеда с Ларсаном. Ведь раз мы с ним оказались в одинаковом положении, его никто не стал бы подозревать. А меня, господин председательствующий, усыпили, и очень надежно, и сделал это Фредерик Ларсан. Не будь я в таком плачевном состоянии, Ларсан ни за что не проник бы в тот вечер в спальню мадемуазель Стейнджерсон и несчастья не случилось бы!

Послышался стон: Робер Дарзак дал выход своему горю.

– Вы понимаете, – добавил Рультабийль, – что мое соседство весьма тревожило Ларсана, так как он знал или, во всяком случае, догадывался, что в эту ночь я буду начеку. Конечно, он и на секунду не мог предположить, что я его подозреваю. Но я мог разоблачить его в тот момент, когда он вышел бы из своей комнаты и направился бы к спальне мадемуазель Стейнджерсон. Поэтому он дождался, пока я усну, а мой друг Сенклер станет пытаться меня разбудить. Через десять минут раздался отчаянный крик мадемуазель Стейнджерсон.

– Но как вы начали подозревать Фредерика Ларсана? – спросил председательствующий.

– Мне указал на него мой разум, господин председательствующий, и к тому же я за ним приглядывал, но этот человек невероятно хитер, и я не разгадал его затеи со снотворным. Да-да, мой разум указал мне, как взяться за дело с нужного конца! Но мне необходимы были улики; как говорится, «мало понять, следует и увидеть»!

– Что вы имеете в виду под «нужным концом»?

– Видите ли, господин председательствующий, за любое дело можно взяться с двух концов: с того и не с того. А взявшись за дело с того конца, на него и нужно опираться. Если вы взялись за дело с того конца, он уж не ускользнет от вас – как бы вы ни поступали, что бы ни говорили. На следующий день после происшествия в таинственном коридоре я чувствовал себя жалким человечишкой, который настолько скудоумен, что не знает, с какого конца начать. Наклонившись к земле, я всматривался в обманчивые следы, и вдруг разум подсказал мне, с какого конца взяться за это дело. Я, если можно так выразиться, оперся на этот конец, встал и отправился в коридор.

Там я понял, что преследуемый нами преступник не мог убежать из коридора никаким путем – ни обычным, ни необычным. Тогда я мысленно обнес эту загадку кругом, за пределами которого вспыхнули слова: «Раз преступник не может находиться вне круга, значит он внутри его». Кого же я видел внутри круга? Разум опять подсказал: кроме убийцы, там находятся папаша Жак, господин Стейнджерсон, Фредерик Ларсан и я. Вместе с убийцей – пятеро. Но когда я стал искать в круге, или, если