Почти бесшумно «пантера» выкатилась на несколько метров из-за деревьев. Русский успел спокойно посмотреть в их сторону, перед тем как наводчик нажал кнопку электропуска. Разорвавшийся снаряд снес пригорок и все, что было на нем.

Еще только-только рассеялся дым от их выстрела, как вдруг чуть правее, из того места, где дорога спускалась к реке и пропадала из вида, появился столб пыли. Он быстро приближался, и через несколько секунд прямо в их сектор обстрела выскочила «тридцатьчетверка».

«Это он!» – в следующую секунду и понял, и одновременно почувствовал гауптман.

Танк перед ними дернулся у холма, качнулся и резко остановился. Башня его, однако, не двигалась. Штиглер еще успел до выстрела отметить странность в действиях русского. Орудие «пантеры» было заряжено. Наводчик видел цель и ждал приказа. Как всегда, приказ последовал четко и быстро. И так же четко и быстро был выполнен. Штиглер успел своими глазами удостовериться в попадании. Сомнений быть не могло – обратно подбитая «тридцатьчетверка» скатилась просто по инерции. Дело было сделано, точка во всей этой истории поставлена. Гауптман приказал возвращаться.

…В их хате сидел риттмайстер Боймер и пил водку. Поднял на вошедшего Штиглера расстроенный взгляд:

– Sag mir, Kurt, was zum Teufel…[18]

– Nicht so aufregen, Paul, – с ходу оборвал его Штиглер, бросая на стол снятые перчатки. – Die Frage mit diesem Russen ist geschlossen[19].

– Ach so…[20]

Боймер задумчиво посмотрел на гауптмана сквозь налитую рюмку. Произнес отвлеченно:

– Und der polnische Wodka ist ein Miststück…[21]

Заранее поморщился и выпил до дна.

Штиглер усмехнулся, положил на стол снятый ремень с кобурой, расстегнул танковую блузу и сел на лавку рядом с товарищем.

– Ну что, товарищ Терцев… Видите, с каким мы к вам доверием. Сразу – «товарищ»!

Майор из особого отдела затянулся папиросой, откинулся на спинку стула и, выпустив длинную струйку дыма в потолок, внимательно посмотрел на собеседника.

– А кто я вам, волк тамбовский, что ли? – исподлобья глянув на собеседника, угрюмо проронил Терцев.

– Ладно-ладно, не кипятитесь, капитан, – примирительно произнес второй особист. Он был в том же звании, что и танкист.

– Тамбов, Тамбов… Мятеж Антонова, крестьянские… к-хе, кулацкие банды, – моментально подхватил майор. – Хотите что-то рассказать из того периода вашей жизни? Вы же примерно из тех мест родом?

Теперь откинулся назад Терцев, насколько это было возможно сделать, сидя на табуретке. Посмотрел на некогда беленный, а ныне закопченный потолок хаты. По потолку шла большая извилистая трещина. Мысленно отметил – до чего же у нас готовы цепляться за каждое слово. Хорошо хоть про их приключения в Варшаве благоразумно промолчал. Об этом они заранее условились с Ветлугиным сразу после прорыва из города…

– Не воспринимайте все всерьез, – словно угадал его мысли капитан-особист и позволил себе чуть улыбнуться. – Работа у нас такая. Вам же тогда лет десять было. Да и жили вы все-таки несколько южнее.

Терцев только пожал плечами – дескать, зачем отвечать, если они и так все про него знают.

– Подождите за дверью, капитан, – резко изменив тон, коротко и серьезно распорядился майор. И громко крикнул в сторону двери: – Конвой!

Явился боец с автоматом наперевес. Вопросительно поглядел на свое начальство. Уловив легкий кивок, указал Терцеву на выход. Автоматом, впрочем, в спину не толкал.

– Ну, что скажешь? – щелкнув ногтем по исписанным мелким почерком собственноручным показаниям Терцева, поинтересовался у напарника майор.

Капитан взял со стола бумагу из другой пачки. Выборочно и неторопливо принялся зачитывать вслух:

– «Коломейцев Виктор Федотович, уроженец города Гатчины, 1920 года рождения, лейтенант, беспартийный…» Участник Финской кампании, имеет боевые награды, на советско-германском фронте с июня 1941-го… С самого начала воюет. Таких почти не осталось.

– Беспартийный! – назидательно поднял палец майор. – Дай-ка…

Забрав у капитана другие показания, принялся бегло их просматривать, бросая вслух лишь короткие реплики:

– Был в окружении, происходит из неблагонадежной семьи, родители находились в оккупации…

– Оба брата погибли на фронте смертью храбрых, – заметил капитан. – А он сам захотел бы, из окружения не вышел. Ты ведь помнишь, что тогда творилось в самом начале. Да и не только…

Майор молча покивал в задумчивости. Отбросил бумагу на стол.

– Он из барсуковской команды, – напомнил о Коломейцеве капитан. – Помнишь Барсукова?

– Его забудешь! – хмыкнул майор. – Шороху наводил и на немцев, и на своих! Попортил он крови нашему ведомству. На армейском уровне по нашей линии своими похождениями был знаменит! Это я тебе так, по-свойски сообщаю… Если бы не погиб, то точно бы сел за все свои выкрутасы. На него столько материалов накопилось! Но что правда, то правда: он со своими ребятами в бою целой бригады стоил.

– Этот Терцев одного с ним поля ягода.

– Пересекались?

– С Барсуковым – нет, не успели. Но Коломейцев был потом у Терцева в роте командиром взвода. Почти полгода.

– Удивительно долго для передовой! – вскинул бровь майор. – Да еще и в танковых войсках.

– Они действительно отлично знают свое дело, – очень уважительно отозвался капитан. – Воевали геройски.

Некоторое время майор молча с сопением изучал бумаги. Затем спросил резко и быстро:

– Их показания о бое под Ольшаной сходятся? Ну, в феврале 1944-го.

– Один в один! – хлопнул ладонью по бумагам капитан. – Причем первые объяснения Коломейцев давал сразу по горячим следам. Нам тогда тоже надо было выяснить, как это он только один умудрился выбраться. Был осмотр поля боя, когда прочно заняли эту местность. Второй раз показания сняли сейчас. С Терцевым они пока еще не виделись. Даже не знает, что он здесь. Придраться не к чему.

Майор долго в раздумьях тер пальцами подбородок.

– А если он был в плену завербован? – снова спросил о Терцеве.

– Ну так он же не в Главное бронетанковое управление на штабную работу просится, а на передовую, в строй.