Прижимаю руку к груди.

– Вы думаете, что смерть Хеминг… Виктора Петровича может повлиять на Олега так же, как смерть Алины?

– Надеюсь, что нет. Кроме того, хотела с тобой посоветоваться. Виктор Петрович оставил Олегу записку перед смертью, я вот думаю, может, её выбросить.

– А что в записке? Вы её читали?

– Бред какой-то, набор слов.

– Я думаю, что мы не имеем права решать за Олега, что ему нужно знать, а что нет.

Следующий день в столице я провела как на иголках. Отвлекала Олега от работы каждые полтора часа, выясняя, как у него настроение и о чём он думает. Олег выносил мою навязчивость стойко, каждый раз подробно и терпеливо рассказывал, чем занимается, а перед сном около часа желал мне спокойной ночи, перечисляя части моего тела, куда бы хотел сейчас поцеловать. Оказывается, мы настолько привыкли спать вместе, что разлука даже на одну ночь превратила эту самую ночь в нескончаемый поиск его расслабленных рук, сопровождающийся моими перемещениями по всей огромной кровати номера. К счастью, уже следующим вечером мы снова спали вместе.

Работа по-прежнему забирала уйму времени. В выходные мы развлекались тем, что высмеивали глупейшие фильмы по телевизору, ленясь лишний раз выходить из дома. Время летело невероятно быстро, что нам обоим было на руку. Каждый новый день без рецидива прибавлял Олегу уверенности в себе, я постепенно проходила курс лечения, мужественно терпела, когда Олег вечерами делал болезненные уколы, которые, к моему огромному сожалению, он одобрил, а вот безвкусные таблетки, приём которых не составил бы труда, – вычеркнул. Нина не понимала, как я после случившегося с его женой могла доверять Олегу делать уколы, да и вообще принимать именно те лекарства, которые он покупает. Знакомые осуждали моё слепое доверие его советам, лишь я в глубине души чувствовала, что это тот самый канат, который в данный момент вытягивает его из болота.

Очередная зима миновала, оставляя позади период спячки не только природы, но и большинства людей, существование которых без солнца равносильно коме. В город пришла долгожданная весна, наводя на мысли об отпуске, да и вообще о чём-то новом и приятном. Мы с Олегом сменили гардероб, на мою премию от сделки с москвичами купили небольшую квартиру на окраине, которую собирались сдавать в аренду, решили приобрести котёнка. Я летала в облаках, строила планы на будущее, изредка посвящая в них ни с чем не спорящего Олега.

А потом наши жизни покатились в ад. Канат натянулся до предела, рискуя порваться в любой момент, потопив обоих.

* * *

– Всё будет хорошо. Аля, возьми себя в руки.

– А что для вас значит «хорошо»?

Он сидит на лавочке в нескончаемом коридоре, спрятав глаза за ладонями, его светлые волосы зажаты между пальцев и торчат в разные стороны, как щётка веника. Он не шевелится, но я чувствую, как сильно ему стыдно. А я не могу подобрать слов, способных донести до него, что на наши отношения его ошибки не повлияют, что бы он ни натворил.

– Аля, ты здесь? Он тебя послушает, надави на него. Аля?!

– Я тут.

– Я пыталась поговорить с ним, но он отключил телефон.

– Потому что в сложившейся ситуации он не доверяет ни вам, ни Николаю Николаевичу.

– Зато он доверяет тебе.

– И вы хотите, чтобы я его предала.

– Я не хочу, чтобы ты нашла его в наполненной кровью ванне, как пришлось мне! – срывается мать Олега. – Мой мальчик очень, – её голос дрожит, – умный, он лежал в тёплой воде, которая не мешала крови сворачиваться. Ты себе представляешь, что значит найти своего ребенка умирающим по собственной воле?

Становится вдруг холодно, словно кто-то открыл окно, и в мою кожу тысячами ледяных иголочек вонзается зимний воздух, стараясь хоть немного остудить раскалённый мозг, прояснить спутанные мысли и успокоить бешеное сердцебиение. Поёжившись, я оглядываюсь – коридор по-прежнему пустой и бесконечный, тихий и отстранённый от проблем людей, что приходят в эти стены, окрашенные бледной краской. Типичный, шаблонный коридор с десятком белых дверей, прячущих пациентов от взоров докторов. Антураж этого места говорит сам за себя, предупреждая, что здесь стирается всякая индивидуальность просящего помощи человека. Больные приходят в психбольницу за тем, чтобы врач выправил их мозги так, чтобы пациенты стали походить на «нормальных» людей в его представлении. Олег говорил, что любые мозги можно исправить.

Лишённые отличительных черт коридоры, заурядные люди с ксерокопией чьего-то разума, вместо подаренного природой, и одной целью на всех – сделать так, чтобы уже никогда сюда не возвращаться. Олега отбросило на точку отсчёта, с которой он стартовал менее двух лет назад, выбравшись из похожих стен.

Я впервые сопровождаю его в больницу – он не хотел, чтобы я привыкала к этому месту.

– Аля, поговори с врачом, если не хочешь поверить моим словам. Извини, у меня пациент, не могу разговаривать. Позвоню тебе вечером.

Инна Викторовна кладёт трубку, а я направляюсь к ссутулившемуся Олегу, занимающему место напротив кабинета психиатра, который он покинул менее десяти минут назад. Присаживаюсь на корточки, обнимая его холодное лицо ладонями.

– Мой хороший, – шепчу.

Он кивает, опуская глаза. Напряжение его тела, нервной системы невольно передаётся мне, как электрический ток по прямой цепи. Я сжимаю его виски, стараясь надавить на воображаемые кнопочки, способные отключить мигрень.

– Не хочу в больницу. Я смогу справиться сам.

– Я знаю. Поедем домой?

– Поедем.

Мы идём в обнимку мимо кабинетов с надписями, сливающимися в жирные чёрные полосы, потому что я плачу. Беззвучно и скупо. Позволяя солёным полоскам портить дневной макияж. А он держится за меня и смотрит перед собой. Мелькает мысль: главное, чтобы не оглянулся. На улице до такой степени светло, что мы, переступив порог здания, щуримся. Обманчиво яркие лучи всё ещё по-зимнему холодного солнца отражаются от белого снега, рассеиваясь в воздухе. Глаза пощипывает от потёкшей туши.

– Ты плачешь?

– Глаза слезятся из-за снега. – Я надеваю тёмные очки и веду его к машине.

Недавняя ошибка Олега стоила нашей фирме нескольких миллионов. Винила ли я его? Винила ли себя? Или Сергея, который, не послушав московских клиентов, не просто продолжал доверять Олегу, а свесил на него сложнейшие задачи, экономя на новом системном администраторе?

– Мы справимся.

Его руки дрожат. Или мои. Возможно, это просто холодный порывистый ветер. Мы всегда ищем в природе отражение наших эмоций. Намного легче жить, зная, что не одному тебе плохо, что вся планета борется вместе с тобой. За тебя.

– Ты останешься в больнице только тогда, когда захочешь сам. Хорошо? – Я сжимаю его ладони так