– Да уж, прямо судьба! – согласилась я. – А вы, значит, с Лицкявичусом давно знакомы? Ты его даже «дядей» называл…

– С детства мы знакомы. Он тебе разве не рассказывал?

Я покачала головой.

– Ну да, конечно, – усмехнулся Никита, давя окурок в пепельнице с отбитыми краями, стоящей на широких перилах. – Не любит он об этом распространяться, что и говорить. В общем, дело обстоит так: его бывшая жена – моя мачеха.

– Что?!

Я закашлялась – то ли от дыма, к которому непривычна, то ли от удивления. Никита легонько похлопал меня по спине.

– А чего ты удивляешься? – спросил он, когда я перестала наконец задыхаться. – Моя мать умерла, когда мне было шесть, отец остался один. Он учился вместе с Андреем Эдуардовичем, а потом Лицкявичус рванул по горячим точкам и все никак не мог остановиться, папа же остался в Военно-медицинской академии. Алина, жена Андрея Эдуардовича, не испытывала восторга по поводу того, что ее муж носится по всему свету и почти не бывает дома. Кроме того, по словам Алины, Андрей Эдуардович тогда выпивал, и сильно. Стоило ему возвратиться, как начинался долгий запой. Алине приходилось нелегко. Пока Андрей Эдуардович ездил по полевым госпиталям, отец и Алина много времени проводили вместе. Вот и кончилось все разводом и свадьбой. Самое интересное, что это почти ничего не изменило: отец и дядя Андрей как были приятелями, так и остались, а ко мне Лицкявичус всегда хорошо относился. Вот только Алину, кажется, так и не простил. Ему приходилось, конечно, с ней общаться из-за Ларки, но он старался делать это как можно реже.

– А Ларка – это…

– Лариса, дочь Андрея Эдуардовича.

– Я понятия не имела, что у него есть дети! – воскликнула я.

– По нему не скажешь, да?

Мы немного помолчали. Не знаю, о чем думал Никита, а лично я переваривала неожиданно полученную информацию.

– И как твой отец отнесся к тому, что ты пошел по стопам Лицкявичуса, а не его, то есть не осел в городе? – задала я вопрос.

– Не знаю, я никогда не спрашивал, – покачал головой Никита. – Не думаю, что ему это нравилось, но он понимал, наверное. Видишь ли, папа всегда был человеком оседлым, спокойным, отличным хирургом, но не авантюристом. А Андрей Эдуардович… В общем, ты же сама понимаешь?

О да, я прекрасно понимала Никиту! Лицкявичус, несомненно, казался ему героем, рыцарем на белом коне, спасающим людей в горячих точках и не думающим о себе. Со стороны, наверное, так оно и выглядело, но вот Алине наверняка было нелегко. Женщина видела мужа лишь время от времени, на короткий срок, причем не в самом лучшем виде – больного, раненого или, в лучшем случае, запойного алкоголика. Думаю, я отлично понимала ее: она и так слишком долго терпела подобное положение вещей.

– Ну, теперь, когда ты все знаешь, тебе полегчало? – спросил Никита.

– В смысле? – не поняла я.

– В смысле – теперь ты мне больше доверяешь?

– Что за глупости? Я и так тебе доверяла. Но у меня есть еще один вопрос.

– Слушаю.

– Я живу в твоей квартире?

– Как догадалась?

– Ну, для Лицкявичуса не слишком шикарно, ты уж извини…

– Да ничего, – пожал плечами Никита. – Это же правда!

– И еще я нашла фотоальбом. Там много снимков, твоих и его в том числе. И фотография красивой женщины.

– Это Алина.

– Я так и поняла.

– Тебе там хорошо? – неожиданно спросил Никита.

– В твоем доме? Да, отлично!

– Я рад.

– Извини, что тебя выселили из-за меня.

– Ерунда! Я сам предложил, когда узнал, что вам нужна квартира поближе к Светлогорской больнице. Знаешь, ты очень смелая женщина, Агния! – добавил Никита с уважением.

– Да ну тебя! – отмахнулась я. Однако, не скрою, его похвала была мне приятна.

– Так и есть, не спорь. Кто, скажи на милость, согласится вместо законного отпуска отправиться к волку в пасть?

– Наверное, я не вполне нормальная женщина, но не храбрая, – пробормотала я. – Честно говоря, Никита, я вообще не вполне понимаю, чем тут занимаюсь. За все время, проведенное в больнице, я практически ничего не выяснила.

– Андрей Эдуардович так не считает, – покачал головой Никита. – Пользуясь твоими сведениями о Наташиной соседке по квартире, ему уже удалось кое-что узнать.

– И что же?

– У Наташи имеется домик в Турции – правда, купленный в кредит. У медсестры, представляешь! Но это еще не все. Среди вещичек Наташи, которые по чистой случайности удалось добыть вашей гениальной компьютерщице Виктории, обнаружился ключик от банковского сейфа. Что за банк, пока неизвестно, но ты же знаешь Андрея Эдуардовича: он непременно докопается! Во всяком случае, Лицкявичус уверен, что в сейфе можно найти гораздо больше, чем просто золотишко и брюлики…

– Золотишко? Брюлики? Постой, Никита, я явно что-то пропустила!

Рассказчику пришлось поведать мне вкратце о том, как именно Вика выполнила мою рекомендацию встретиться с соседкой погибшей Натальи.

– Андрей Эдуардович с Викой думают, – заканчивая историю, добавил Никита, – что в сейфе может находиться нечто, из-за чего Наташа и погибла.

– Ой, мне пора, – заметила я, взглянув на часы.

– Да. И не надо, чтобы нас видели вместе. Знаешь, Андрей Эдуардович просил еще кое-что тебе сказать.

– Ну так говори!

– Он просил больше ничего пока не предпринимать. Никаких самостоятельных шагов до тех пор, пока он не разберется с банковским сейфом Наташи. Может, нам повезет и не придется больше торчать в больнице.

Я неопределенно повела плечами, и мой жест Никита при желании мог принять за согласие. Обещаний давать не хотелось, потому как я твердо вознамерилась пробраться в кабинет Урманчеева и попытаться выкрасть оттуда кассету с записью собственного недобровольного «сеанса». Не знаю, почему это было для меня так важно. Возможно, просто очень не хотелось, чтобы кто-то, особенно Лицкявичус, услышал то, что я наговорила под гипнозом. Я считала данный эпизод одним из самых постыдных в своей жизни и уж точно самым постыдным за все время, что я имела дело с ОМР. Надо же было попасться так глупо! И я не смогла бы вынести еще большее унижение оттого, что кто-то другой может обвинить меня в беспечности.

Уже расставшись с Никитой и идя по коридору, я вдруг вспомнила, что не рассказала ему о своей беседе с Полиной Игнатьевной. Возможно, Лицкявичусу было бы интересно узнать ее подробности, потому что я не была единственной, кто попался на удочку Урманчеева. Хотя, конечно, это никак не могло служить мне оправданием: сколько лет мне и сколько старушке, в конце концов. Кроме того, она-то ни о чем не подозревала, а я точно знала, что никому в Светлогорке доверять нельзя.