Ежедневные трапезы в ресторане отеля оказались для нее самым тяжелым испытанием. Интересно, ей казалось, или официанты действительно посматривали на нее с насмешкой, а другие постояльцы — с любопытством? Ребекка никак не могла этого понять. Хотя она собиралась навестить друзей, она никому не позвонила: эти люди некогда бывали на вечеринках в Милл-Хаусе, знали их с Майло как Райкрофтов, светскую чету, которой восхищались и завидовали. Вряд ли они одобрят их разрыв. Еще хуже будет, если они начнут ее жалеть.

Гаррисон Грей не позвонил и не написал. Она думала, что он вскоре с ней свяжется, но нет — похоже, он флиртовал с каждой одинокой женщиной, попадавшейся ему на пути. «У вас приятный голос, Ребекка», — наверное, это одна из его излюбленных фразочек.

Она переехала в другой отель, на Лендбрук-гроув. «Кавендиш», в отличие от отеля, где она жила раньше, был совсем непретенциозным; в ее крошечном номере с трудом можно было протиснуться между кроватью и стеной, но ей там нравилось — в «Кавендише» легче было сохранять инкогнито, а ей именно этого и хотелось. В баре там обычно сидели коммивояжеры и клерки из разных компаний, приехавшие в командировку. Иногда по вечерам она спускалась туда чего-нибудь выпить. Ребекка научилась придумывать разные истории, объяснявшие, почему она одна остановилась в Лондоне, чтобы избежать прикосновения рук к ее колену или предложения выпить на посошок у мужчины в номере.

Майло писал ей; она рвала его письма, не читая. Однажды поутру, вернувшись в отель, она обнаружила его у стойки портье. Им надо поговорить, сказал он, так дальше продолжаться не может. У них состоялся отвратительный ланч в «Мраморной арке», а потом не менее тяжелая прогулка по Гайд-Парку, во время которой они пререкались вполголоса, чтобы их не расслышали люди, проходящие мимо. «Я не верю, что ты добровольно выбрала себе такую участь, — говорил Майло. — Жить в отеле, вдали от своего дома, друзей. Я знаю, что поступил плохо, причинил тебе боль, и я готов извиниться еще хоть тысячу раз, только бы ты вернулась ко мне. Я был глупцом, и я обещаю, что никогда, никогда в жизни больше не посмотрю на другую женщину».

— Дело в том, — ответила Ребекка, — что я больше тебя не люблю. У меня нет к тебе даже ненависти — я вообще ничего не чувствую.

Лицо Майло затуманилось; его самолюбие было задето. Они расстались; ему нужно было успеть на поезд.

В тот вечер она легла в постель с агентом из Болтона, с которым познакомилась в баре отеля. Он был моложе ее, чуть за двадцать, почти совсем мальчишка. У него было приятное дружелюбное лицо, четко очерченные губы и мягкие серо-голубые глаза, а тело худое и до того белое, что казалось чуть зеленоватым. Утром, смущенный — судя по всему, оттого, что проснулся в постели с женщиной, — он набросил на плечи пальто, схватил скомканную одежду и, прижимая ее к груди, бросился по коридору в общую ванную, чтобы одеться. Его звали Лен, он дал ей свой адрес и попросил писать, но она, конечно, так и не написала.

Ребекка чувствовала, что проваливается куда-то, опускается все глубже, задыхается без воздуха. Еще немного, и она утонет.

В один из дней она так и не вышла из номера. Она проснулась рано утром, со слезами на глазах. Ей была невыносима мысль о том, чтобы пойти в ванную; она слышала, как другие постояльцы снуют туда-сюда по коридору. Ребекка впала в ступор; она с ужасом думала, что сейчас ей предстоит спуститься в ресторан, где коммивояжеры и торговые агенты, поедающие по утрам свою яичницу с беконом, как по команде поднимут головы и уставятся на нее.

На следующее утро у себя в дневнике она написала план. Завтрак в ближайшем кафе избавит ее от необходимости сидеть в ресторане отеля вместе с остальными постояльцами. В хорошую погоду она будет покупать себе на ланч сандвич и есть его в парке; в плохую погоду станет обедать в «Лайонс». Запишется в салон красоты на стрижку и маникюр. По четвергам будет ходить в кино, а вечером в пятницу — на концерты. Она купит альбом для эскизов и начнет рисовать, а не бесцельно слоняться по городу. Она всерьез обдумает предложение Тони о том, чтобы снять квартиру и выселиться из отеля, хотя в этой затее присутствовало постоянство, которое ее пока только отпугивало. Она постарается строго придерживаться этого плана, потому что альтернатива — летаргия, которая заставляла ее целыми днями валяться в кровати, внушала Ребекке ужас. Она понимала, что должна за что-то уцепиться, но не знала за что.

Как-то вечером, вернувшись в отель, она получила письмо. Гаррисон Грей спрашивал, не согласится ли она с ним поужинать. Ребекка согласилась; они условились, что он заедет к ней в отель в восемь вечера в пятницу.

По дороге от отеля до станции метро Гаррисон сказал:

— Тоби доложил мне, что вы съехали из предыдущего отеля. Я думал, вы меня забыли. Чертова компания услала меня в чертов Бирмингем на целый месяц. — Они вошли на станцию, и он купил билеты. На эскалаторе, стоя позади Ребекки, он прошептал ей на ухо: — В Бирмингеме мне всегда кажется, что я умер и попал в ад. Думаю, меня отправляют туда в наказание.

— Правда? — спросила она. — И за что?

— Боюсь, таким образом руководство пытается проверить, принадлежит ли моя душа целиком и полностью компании «Саксби и Кларк».

Она рассмеялась.

— И как же?

— Конечно, нет.

У платформы стоял поезд, они поспешили войти в вагон. Свободных мест не было, поэтому Ребекка с Гаррисоном остались стоять у двери.

Она спросила:

— Вы предпочитаете Лондон Бирмингему?

— Если честно, я вообще не люблю города.

— Тогда где бы вам хотелось жить?

— Я люблю представлять себя на солнечном пляже… как я время от времени ныряю в воду, а потом иду в кафе перекусить. Я был бы не против жить в деревне. Мне всегда хотелось самому выращивать себе пропитание. По-моему, это гораздо более естественно, более честно.

«Оттого что мы в Милл-Хаусе выращивали собственные овощи, наша жизнь с Майло не стала ни естественнее, ни честнее», — подумала Ребекка.

— В прошлое воскресенье, — сказала она, — я возила Тоби с Артемис в Саффолк, на побережье.

— Значит ли это, что у вас есть автомобиль?

— Да, «райли». Я обычно оставляю его на боковой улочке, сразу за отелем.

На Кингс-кросс они пересели на другую ветку, потом вышли из метро на Пикадилли-серкус. Сверкали огни; Ребекка немного взбодрилась, почувствовав былое оживление при виде вечернего Лондона. Они уселись за столик в ресторане на узкой улочке близ Хеймаркет. На закуску оба заказали креветок — она крупных, «Мари-Роз», он мелких. Попробовав их, Гаррисон спросил:

— Итак, где же все-таки пребывает достопочтенный мистер Райкрофт?

— Думаю, в Оксфордшире. В нашем доме. — Она сказала это без иронии; Ребекка с гордостью думала, что уже простила Майло и теперь начинает свою собственную, новую и интересную жизнь.

— А вы тем временем здесь, в Лондоне.