Зверь, вес которого в два раза превышал вес человека, а длина тела была в полтора раза больше роста Александра, повернул голову и издал утробный звук, режущий ухо. Он шагнул вправо, затем влево, не отрывая от меня взгляда. Я замер, стоя на коленях, глядя в горящие янтарные глаза, так похожие на глаза принца.

– Я останусь с вами, господин, и мы поговорим. То есть, я буду говорить, хотя я понятия не имею, о чем. Вы простите меня, если моя речь будет несвязна, и я надеюсь, вы забудете многое из того, что я скажу вам, когда вернетесь в свое обычное состояние. Я уже давно не говорил о серьезных вещах. Как вы часто замечали, раб редко бывает откровенен со своим хозяином. А разговоры, которые я вел с другими рабами в первые дни, тогда я был настолько глуп, не предназначены для ушей господина. В них нет ничего лестного ни для Императора, ни для его Империи.

Зверь наклонил голову и фыркнул мне в лицо так сильно, что его дыхание согрело мои озябшие пальцы. Дурган поднял меч, но я схватил его за лезвие и оттолкнул прочь.

– Принц едва ли будет тебе благодарен, мастер Дурган. Ты ведь видел, как он наказывал меня за наглость. Но я знаю, кто скрывается под этой наружностью, и я не раз говорил ему, что не боюсь его.

– Ты можешь читать его мысли? – прошептал Дурган.

– Нет. Я могу только угадывать их, исходя из того, что я о нем знаю. Разве ты сам не узнаешь его? Я только намеком задел нравы дерзийцев, и он сразу же оскорбился. Он такой задиристый…

– Да лишат тебя боги речи, эззариец! Он откусит тебе голову…

– …храбрый и отчаянный зверь. Но в нем должно быть что-то еще, что-то глубоко запрятанное под его шкуру, иначе демоны не стали бы уделять ему такого внимания. Он должен найти это что-то, заметить его… это будет еще сложнее, чем справиться с заклятием.

Александр в образе льва обошел вокруг нас, мягко ступая огромными лапами, мышцы перекатывались под его толстой шкурой. Я по-прежнему не двигался, надеясь, что не зашел слишком далеко. Если я чересчур разозлю его, он может потерять связывающую нас ниточку и оказаться заключенным внутри крошечного звериного сознания. Сомневаюсь, что мы с Дурганом сможем пережить этот момент. А если подобное будет происходить регулярно, скоро от Александра мало что останется.

Я ощутил на затылке жаркое дыханье.

– Вы владеете ситуацией, мой господин, – сказал я. – Вы можете поступать так, как захотите. Но вы не должны полностью игнорировать потребности вашего нового тела. Если вы хотите пить – пейте, если вы голодны – ешьте то, что ест этот зверь, отбросив стыд и отвращение. Если вам нужно бежать, вы должны бежать, используя свой разум и инстинкты этого тела, чтобы не подвергнуться опасности. Доверяйте имеющимся у вас сейчас чувствам, они помогут, но не забывайте и о человеческом разуме, чтобы понять то, чего не в состоянии понять зверь. Помните о людях, которые боятся вас, ваших людях. Тех, что боги отдали под вашу власть.

Он отошел от меня и забегал кругами по саду. Не будь моя туника и так уже мокрой от дождя, она вымокла бы теперь от пота.

– Думаешь, он тебя слышит? – негромко спросил надсмотрщик.

– Надеюсь, – слабость навалилась на меня, я задрожал под струями дождя. – Он сказал что-нибудь, когда пришел?

– Только приказал позвать тебя и достать мой меч.

– Меч?

– Да. Он сказал «эззарийца… меч». И я решил, что он хочет, чтобы я вынул меч из ножен.

– Не думаю, что он хотел, чтобы ты убил его.

Пока Александр петлял по саду, Дурган спросил, не может ли он отлучиться на несколько минут.

– Иди. Я останусь здесь, – я не думал, что он вернется. Шенгары были опасными и непредсказуемыми животными.

Но манганарец пришел минут через пять. Я понял это, когда ощутил у себя на плечах теплую шерстяную ткань плаща. Изумительно сухую.

– Спасибо, – произнес я.

– Так будет только справедливо. Ты не обязан ему помогать.

– Я никому не помогаю, – ответил я, плотнее заворачиваясь в теплую ткань. – И не думай даже.

– Но ты ведь один из Стражей? Ты борешься с тьмой, как говорила моя бабушка, да?

– Единственным оставшимся мне способом.

– А принц знает, кто ты?

Я посмотрел на огромную кошку, резвящуюся за деревьями.

– Я всего лишь раб, у которого есть немного знания. И я никогда не стану ничем иным.

Не желая или не чувствуя в себе достаточно сил для спора, Дурган отошел к первому ряду деревьев и сел так, чтобы видеть вход в сад.

Через некоторое время Александр подошел ко мне. Он негромко ворчал и ходил вокруг меня. Я решил, что он хочет, чтобы я снова поговорил с ним.

– Продолжить рассказывать чепуху? – Усталость и близкая опасность лишили меня осторожности. – Рассказать сказочку? Или спеть? Поговорить о книгах, женщинах или жизни деревьев? Или о звездах в южных небесах… там, где еще есть звезды? Не выйдет. Когда-то я знал о подобных вещах немало, но не теперь. Я могу рассказать о чистке плиток пола, или о трещинах в фундаменте, или о том, что ваш поставщик перьев обманывает вас. Его перья сделаны не из лучшего тростника.

Мне стало наплевать на принца. Редкие у него приступы доброты означали для меня только лишние шрамы на спине. Дайте рабу немного мяса без жил. Дайте ему две чашки воды. Ах, поддержите его, когда я забью его до полусмерти. Только один удар сегодня, эззариец. Неважно, что мы забрали твою жизнь и душу и растоптали их. Какая разница, если мы отпустим тебя сегодня, тебе все равно некуда будет вернуться. Некуда. Я встал на четвереньки, и меня вырвало желчью.

Александр отпрянул, зашипев на оставленную мной на земле зловонную лужу.

– Вернись, – потребовал я. Я поправил плащ на плечах и, дрожа, поднял к небу лицо, подставляя его струям дождя. – Я не оставлю тебя. Каставан и его шайка не разделаются с нами так просто.

Я говорил о погоде и о дожде, рассказывая в основном, насколько погода в Кафарне отличается от погоды в тех местах, где я вырос, хотя у нас тоже часто идут дожди. Это была единственная тема, которой я мог касаться, живя в Империи, и не ощущать при этом горечи, или страха, или отчаяния. Любое воспоминание об Эззарии было болезненно, но география была настолько абстрактна, что я не воспринимал ее всерьез.

Больше трех часов я разговаривал с принцем, пока мои веки не начали слипаться, а слова застревать в горле. Тут лев издал рык, и я вздрогнул. Я испуганно шлепнулся в грязь рядом с ним, сердце молотом стучало в груди.

– Александр! – звал я, опасаясь, что упустил его.

На меня пыхнуло жаром, словно кто-то подбросил в костер сухое сосновое полено. Зелено-рыжая вспышка. Бесформенный клубок, два слитых воедино тела, бились друг с другом в грязи. Душераздирающие стоны и звериный рык разносились по саду, как будто обезумевший зверь заживо пожирал человека. Я отшатнулся от них. Прошло не меньше пятнадцати минут, прежде чем действие заклятия прекратилось, и в грязной луже осталось лежать распростертое тело, одетое в зеленые когда-то одежды. Как только пропали последние звериные черты, я разобрал хриплый шепот.