Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что кажется?
— Врач была знакомой Андреева. Точнее подругой его матери, — потерла Оля носик, насупившись, — странные фокусы судьба показывает порой. Когда мы оказались в горах, в небольшом поселке, где все так напоминало картинки из журналов, я даже себя счастливой почувствовала. Хотя дорога далась тяжело. Мы ругались, я злилась на Андреева, но оказавшись там, лишь рукой махнула. Предпочла наслаждаться видами, белоснежными вершинами и природой. А потом… спустя три дня. Солнце было таким ярким, — закрыла она ладошками лицо, всхлипнув.
Я не мог этого вынести, понимая, что подходит она в своем рассказе к самому жуткому событию в ее жизни. Мне так хотелось Олю сберечь, повернуть все так, чтобы сердце моей женщины не болело, чтобы мысли и страх исчезли, словно они всего лишь пыль, которая смоется первым весенним дождем.
— Мне не хотелось идти на этот склон. Мы даже поругались с Олегом, я хотела улететь, но он паспорт мой спрятал, орал, что я выставляю его перед друзьями никем. Потому как у других жены и подруги легки на подъем, а я предпочитаю бродить между сосен и спать. А у меня тогда токсикоз жуткий был, в городе я еще как-то справлялась, а на высоте все чувствовалось острее. Я шла в то утро, будто на закланье. Кровь стыла и…Я старалась улыбаться, выглядеть довольной жизнью, а у самой нутро сворачивалось, словно все во мне кричало об опасности. Отсидеться не получилось. На людях мы играли роль, никому ненужную, по сути. Господи, — прикрыла Оля глаза, — какой же я была дурой.
— Перестань, не была ты дурой, просто… — запнулся я, — осталась одна, несмотря на то, что кругом было много людей. Некому было за тебя заступиться, а вместо того, чтобы оберегать и лелеять, тебя заставили стать разменной монетой в угоду красивой картинке семейной жизни.
Я, правда, так считал. И мне было горько от осознания, что Оля стала лишь приложением к мужику, не самому успешному и правильному. Он просто играл ее чувствами, и ребенок… Ребенок стал… Да черт знает, обрадовался ли на самом деле Андреев или наоборот снова сыграл роль. Что-то угнетало меня, не давая объективно смотреть на ситуацию. Но я искренне не понимал, как можно было так вести себя с женщиной, с той, которую ты выбрал сам.
Одновременно, какие-то неприятные, жуткие мысли лезли в мою голову. Чувство, похожее на дежавю, царапало, заставляя сжимать губы тонкой нитью, что-то выступало в роли занозы, заставляющей морщиться. Я внимательно слушал и внутри холодело, но так хотел узнать всю правду, чтобы после уже понимать, как быть.
— Солнце тогда слепило, отражаясь от белоснежной глади. Я смотрела на эту панораму, и сердце ухало в груди. Как же мне хотелось затеряться в толпе туристов. Остаться незамеченной, побыть собой. Когда вся компания собралась спускаться: кто-то предпочитал лыжи, кто-то сноуборд. Я скромно опускала взгляд, ссылаясь на плохое самочувствие, и именно в тот день Олег не вытерпел. В моем сердце была любовь к нему, или мне просто казалось, — пожала она плечами, — отнекивалась, пыталась объяснить, а он давил, что я должна, что там… нет там ничего опасного. Полно беременных, которые ведут активный образ жизни и все живы. Лучше бы я тогда умерла, — тихо добавила она, уткнувшись на миг в мою шею носом.
Шмыгнула, обжигая мою кожу горячим дыханием. Ей требовалось время, чтобы собраться, чтобы впустить меня в свой маленький космос. Это сложно, страшно доверяться кому-то, разделяя свою боль с другим человеком, боясь, что вновь никто не поймет.
А мне хотелось разделить с ней эту горечь, забрать всю до капли, чтобы больше никогда голубые глаза не становились тусклыми от воспоминаний прошлого.
— Все было словно не со мной, лишь солнце светило также ярко, — продолжила Оля, — наверное, было больно, но мысли все сконцентрировались на другом. Ребенок… Я слышала голоса, плачь, всхлипы, причитания, кто-то кричал, что меня нельзя трогать, потому что сделают только хуже, другие же вопили, что быстрее надо вытащить оттуда, пока не случилось непоправимое. Под спиной было твердо. Холодный лед… И в какой-то миг все крики слились в один голос. Я, словно себя со стороны увидела. Стало жутко. Действительно страшная картина, Артем, для простых зевак. Девица на белом снегу, с разметавшимися темными волосами…
— Что? — прервал я ее, нервно сглотнув.
Оля посмотрела на меня с непониманием.
— Темные волосы? — спросил я, чувствуя, как хочу услышать совершенно иной ответ.
— Да, я тогда перекрашивалась в брюнетку незадолго до беременности.
Внутри все похолодело, покрылось толстым слоем льда. Я руки ее сжимал, а сам сходил с ума, но… такого просто не могло быть. Не могла жизнь так шутить, зло, намеренно. Сердце разрывалось, я слышал его стук в собственной голове эхом и проживал каждый миг с Олей, замирая от каждого ее слова.
— Теплая кровь сочилась между пальцев и казалось, что все. Знаешь, наверное, оно и было бы так, но он…Тот мужчина. Как же я его ненавижу, хотя в глубине понимаю, что он не виноват, но не могу себя перебороть, не могу выбросить эту картину. Зачем, зачем только вытащил меня. Он появился неожиданно, когда взгляд почти сфокусировался на голубом небосклоне, он навис надо мной, заслоняя лазурь. Его холодные руки и глаза… единственное, что отложилось в памяти. Уже позже кто-то сказал, если он меня не потащил бы наверх, оставил там, была ничтожная вероятность, что малыш, мой ребенок остался бы со мной.
— Ты его, поэтому ненавидишь, да? Считаешь, что он виноват?
Оля плакала, вытирала руками дорожки влажные с щек, а я видел, что прав. Все эти годы она ненависть носила в душе, прикрываясь, как фоном. Винила спасителя своего, считая наказанием, а он… Он, мать вашу… просто оказался не в том месте и не в то время.
Странно, но я вдруг ощутил, как внутри что-то дрогнуло. Треснуло и раскололось, наверное, теперь пришло понимание. Истинное такое, настоящее. Ведь из первых уст услышал историю, только свою рассказать на миг стало страшно. Испугался, как последний трус. Боялся, что ненависть Оли окажется сильнее других чувств.
