– А кто со мной говорит? Назовитесь первым. Здесь группа особого назначения Oberkommando der Wehrmacht, потому я не обязан рапортовать первому встречному ни о моем имени или звании, ни о цели задания, тем более не зная, с кем говорю.

Как и ожидал Трешников, подобный напор и холодно-пренебрежительный тон – он буквально цедил слова, выплевывая их сквозь зло сжатые зубы – возымел действие: после непродолжительного молчания из-за баррикады раздалось:

– Гауптштурмфюрер Ринге, дивизия СС «Нордланд». Обороняем подходы к станции «Кайзерхоф», имеющей стратегическое значение.

– Оберст… впрочем, вам достаточно одного звания. Пропустите моих людей, мы спешим.

– Но, простите, господин полковник, меня не предупреждали…

– И не должны были, – презрительно бросил подполковник, решивший не допускать прежней ошибки, и морально дожать эсэсовца, прежде чем тот вспомнит о пароле. – Если бы вы оказались чуть собраннее, герр гауптштурмфюрер, вероятно, обратили бы внимание на мои слова о группе специального назначения. Или мимо вас по несколько раз в сутки ходят подобные группы? Может быть, позвоним бригаденфюреру Монке – надеюсь, вы хотя бы в курсе, кто это? Или сразу в Oberkommando – зачем мелочиться?

Окончательно сбитый с толку эсэсовец вновь замолчал на несколько секунд:

– Поймите меня правильно, господин полковник, вы идете со стороны, откуда ожидается нападение штурмовых групп русских…

– Мы идем не со стороны русских, болван, а в сторону, куда русские не должны добраться ни в коем случае! Моя цель – бункер Рейхсканцелярии, где нас уже ждут! И то, что сейчас я вынужден тратить драгоценное время на бесцельную болтовню с вами, как минимум саботаж! Так что вы решили? У вас есть связь с бригаденфюрером?

– Проходите, – сдался фриц. – Но я немедленно доложу по команде…

– Разумеется, доложите. Более того, если вы этого не сделаете, совершите воинское преступление. Но я доложу первым, надеюсь, телефонная связь у вас работает? А сейчас немедленно обеспечьте моим людям проход.

Двое немцев со скрежетом сдвинули решетку, освобождая дорогу, и подполковник дважды отмахнул фонариком в сторону затаившегося в темноте отряда. Первым в узкий проход, едва позволяющий протиснуться в громоздком штурмкомплекте, пролез Барсуков, следом еще трое спецназовцев и капитан Родченко со своим бойцом. Заранее проинструктированный подполковником Василий – «помнишь, о чем я говорил? Не вздумай на фрицев волком зыркать, смотри равнодушно, как на пустое место, а еще лучше – вовсе голову опусти, типа, споткнуться боишься. И сержанта своего предупреди. В случае чего – не дергайся и никуда не лезь, мы сами отработаем» – шел, мрачно глядя под ноги и низко надвинув на лицо трофейную каску, огнеметчик вел себя аналогично. Последним на «вражескую сторону» перебрался Трешников с остальными спецназовцами.

За баррикадой оказалось немногим светлее, чем снаружи. Несмотря на тянущиеся к прожекторам кабели и электролампу-переноску на стене, горели лишь две керосиновые «летучие мыши», стоящие на уложенных вдоль стен ящиках, выполнявших роль и лежанок, и столов, и места для оружия и боеприпасов. На поверхности – пустые котелки и консервные банки, вскрытые патронные цинки и снаряженные пулеметные ленты, на дальнем ящике – полевой телефон. Ага, насчет связи эсэсман, на свою беду, не соврал, придется зачищать, причем максимально тихо…

Бросив вокруг еще один короткий незаметный взгляд, подполковник насчитал восьмерых. Трое у пулеметов, продолжая дисциплинированно наблюдать за туннелем, еще столько же – вторые номера расчетов, эти стоят чуть в стороне, у каждого оружие в руках, но стволы опущены или отведены в сторону. Ну еще бы, кто ж позволит вовсе уж неприкрыто тыкать автоматом в секретную спецгруппу в подчинении аж самого OKW! Нет, патроны наверняка уже досланы, и предохранители выключены, сколько тут нужно того времени, чтобы открыть огонь? Угу, угу, вот пусть так и думают… Дальше собственно сам гер гауптштурмфюрер (у этого «Maschinenpistole 40» вовсе висит на плече дулом вниз, да еще и затворная рукоятка заведена в предохранительный вырез ствольной коробки) и еще один фриц с автоматом, стоящий дальше других и настороженно глядящий в их сторону. А вот у этого ствол смотрит прямо на спецназовцев, да еще и палец, гаденыш, держит на спусковом крючке. Лишь бы пальнуть не успел, шум им категорически противопоказан. Похоже, нервничает фриц – интересно, почему?

– Гауптштурмфюрер? – полуутвердительно осведомился Трешников, развернувшись к эсэсовцу. – Благодарю за сотрудничество. До станции далеко?

– Примерно триста метров, господин полковник.

– Хорошо. Там тоже ваши люди, или только гражданские?

– Гражданских нет, – к удивлению подполковника, не стал скрывать эсэсовец. – Согласно позавчерашнему приказу их эвакуировали на соседние станции. Мы больше никого не пропускаем. Разрешите вопрос?

«Ну еще бы ты не спросил, – хмыкнул про себя Трешников. – Вон, как на шлемы тех, кому трофейных чехольчиков не досталось, пялишься. А Гриша еще и свой «Винторез» на самом виду держит, да и остальные пистолеты-пулеметы больше особо не прячут, работать готовятся. Ну а «Шмели» вовсе под маскхалат не запихнешь».

– У ваших людей русский огнемет и какое-то незнакомое оружие…

– Огнемет трофейный, оружие – новейшие экспериментальные образцы на базе «SturmGewehr 44» под девятимиллиметровый патрон «Luger», разве вы не заметили сходства? Подобные имеются только у нескольких боевых групп, – слегка видоизменив, подполковник озвучил уже ставшую привычной версию происхождения оружия. – Надеюсь, это все? Мы спешим.

Судя по выражению лица, объяснениям гауптштурмфюрер не поверил. Что ж, его проблемы, на «нет», как в народе говорится, и суда нет…

Убедившись, что его бойцы незаметно для противника расположились в партере таким образом, чтобы одновременно контролировать всех гитлеровцев, не перекрывая друг другу сектора огня, подполковник негромко произнес в микрофон радиогарнитуры:

– Всех. Без шума. Дальнего фрица – первым.

– Простите, что?! – округлил глаза эсэсовец, отшатываясь, и это оказались его последние слова. Вряд ли он расслышал, что именно произнес «герр полковник», или распознал язык, но на возникшую непонятку отреагировал мгновенно.

С нескольких сторон негромко захлопали «ПП 19–01», швыряя Ринге на ближайшего к нему пулеметчика, чья камуфляжная куртка уже обзавелась на спине парой свежих пулевых пробоин. Одновременно умер нервный фриц, так и не успевший нажать на спуск, и остальные Schütze – двоих уложили прямо у амбразур, вторые номера отправились следом, так и не успев ничего понять и применить оружие. Все заняло не больше нескольких секунд. Самыми громкими звуками оказались не столько приглушенные ПББС шлепки выстрелов, сколько звон разбитого случайной пулей стекла одной из керосинок да показавшееся оглушительным тарахтенье опрокинутого падающим телом алюминиевого котелка с ложкой внутри. Огонек лишившейся стекла лампы закоптил и судорожно задергался, отбрасывая на стену изломанные, мечущиеся тени, словно отплясывающие некий сюрреалистический танец. Оттесненные в сторону Родченко с сержантом Аришиным даже не успели поднять оружия.