Сомнения, которым мы подвергаем убеждения, ведут к большим и крошечным революциям в технологиях или обществе. Исследования мозга показали, что творческие способности на самом деле совсем не «творческие» и, по сути, «гениальность» проистекает из простого умения усомниться в правильном убеждении, но убедительно и по-новому. И это очень хорошо видно на примере истории Розеттского камня.

Розеттский камень — угольно-черный осколок гранитной плиты, чуть более метра в высоту и примерно 70 сантиметров в ширину, — найден французским солдатом в 1799 году близ небольшого города Рашид на Ниле[68]. Плита изначально была фрагментом стелы в исчезнувшем здании (предположительно храме), она сверху донизу испещрена замысловатыми надписями на трех разных языках: это древнегреческий, иероглифы («высокая», или формальная, письменность, которой пользовались священники) и демотическое письмо (или «низкое», народное). Иероглифическое и демотическое письмо — две разновидности древнеегипетского языка, но тогда этого никто не знал. За много веков, пока одна империя сменяла другую, языки и написания смешались и видоизменились, оставив запутанную и сбивающую с толку цепочку свидетельств о своем развитии. Филологи немедленно осознали, насколько важен этот камень и к какой сенсации способен привести, хотя о цивилизации фараонов, подарившей нам пирамиды в Гизе, гробницы, мумии и другие загадочные артефакты, знали относительно мало… И ничего не знали о языке. В результате камень казался удачной находкой, благодаря которой удалось напрямую познакомиться с письменностью древних времен, а следовательно, и с давно исчезнувшей цивилизацией. Пользуясь современной терминологией, Розеттский камень можно назвать «колыбелью криптографии».

Уникальный кусок стелы обнаружили во время международного военного конфликта. В 1798 году Наполеон завоевал Египет в надежде победить британскую гегемонию, взяв под контроль самый дальний угол империи. Его идея провалилась, но это вторжение предопределило все, что должно было случиться с Розеттским камнем. Прежде всего то, что и британцы, и французы вместе присутствовали при открытии камня: он мог быть не найден, если бы не французы, но победившие британцы забрали его себе. Это положило начало битве школ двух стран, ставшей чем-то вроде зеркала имперских амбиций. Поскольку гуманитарии в то время знали греческий, они решили, что все элементарно: нужно просто перевести надписи на два других «языка» и расшифровать код, а потом и все оставшиеся от древних египтян письмена. Была только одна проблема: никто не понимал, как использовать греческий язык, чтобы расшифровать иероглифическое и демотическое письмо. Никто не знал даже, с чего начать, пока за это не взялся Жан-Франсуа Шампольон.

Француз Шампольон родился в 1790 году, и когда нашли Розеттский камень, он был еще мальчиком, но в итоге именно он считается отцом египтологии. Его папа торговал книгами, а мать была безграмотной, но Жан-Франсуа к шестнадцати годам выучил больше дюжины языков. Весьма одаренный, он терпеть не мог однообразную и нудную школьную учебу, и единственное, что его интересовало из всей программы, — Древний Египет. Британский писатель Эндрю Робинсон в книге Cracking the Egyptian Code: The Revolutionary Life of Jean-Francois Champollion («Взламывая египетский код: революционная жизнь Жана-Франсуа Шампольона») опубликовал письмо Шампольона родителям, написанное в 1808 году: «Я хочу тщательно и досконально изучить этот древний народ. Когда я читаю описания огромных памятников, поражаюсь, сколько силы и знания они могут дать. Меня вдохновляют энтузиазм и растущая уверенность — я открою что-то новое. Должен признаться, ни один из тех, кем я восхищаюсь, не перевесит в моем сердце чувства к египтянам!»

РОЗЕТТСКИЙ КАМЕНЬ С ЧИСЛАМИ — ЭТО СКРЫТАЯ ИГРА: ЕСЛИ ВЫ ВОЗЬМЕТЕ СТАРЫЙ МОБИЛЬНЫЙ ТЕЛЕФОН И НАБЕРЕТЕ SMS НА АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ С ТЕКСТОМ 3344283 ПРИ ВКЛЮЧЕННОЙ ФУНКЦИИ Т9, У ВАС ПОЛУЧИТСЯ СЛОВО DEVIATE[69].

Когда Шампольону было чуть за двадцать, он, став профессором в 19 лет, уже зарекомендовал себя как уважаемый филолог и ученый-гуманитарий. Молодой человек испытывал какое-то лихорадочное желание выучивать любой язык, какой только возможно. Он изо всех сил старался исследовать каждый артефакт, привезенный наполеоновской армией в Париж из завоевательных походов. В расшифровке манящей египетской глыбы к тому моменту уже были сделаны первые маленькие шаги. Самым выдающимся из всех пытавшихся разобрать письмена был Томас Юнг — блестящий британский врач и физик.

Конечно, в этой истории Шампольон затмил Юнга. Как и Гёте, Томас имел широкий спектр интересов, но, в отличие от него, был разносторонне образованным и действительно потрясающим ученым. Он тоже изучал восприятие цвета и сделал очень важное открытие: предположил, что человеческий глаз при дневном свете использует три вида рецепторов (это называется трехкомпонентная теория цветоощущения), хотя сам был дальтоником. Юнг тратил колоссальное количество времени и усилий, изучая непонятные надписи на камне, но на него так и не снизошло озарение, благодаря которому удалось бы прочесть их. Когда Шампольон в 1815 году уже серьезно приступил к попыткам перевести письмена Розеттского камня, между двумя школами началась настоящая битва.

Юнг и его соратники исходили из убеждения, что египетские иероглифы были лишь символами — знаками, представляющими понятия, — и не имели никакой связи с разговорным языком. Но Шампольон в январе 1822 года получил копию только что найденной надписи с обелиска периода царствования Клеопатры, и это помогло лучше разобраться в сложностях иероглифов. Одна из проблем заключалась в том, что в Древнем Египте использовалось фонетическое письмо.

Исходя из этого, Шампольону для раскрытия тайны Розеттского камня пришлось усомниться в основном убеждении Юнга и утвердить новое, правильное: иероглифы действительно означали звуки… слова из коптского языка, зародившегося в Древнем Египте. Так вышло, что Шампольону этот язык был известен, он «проглотил» его, неустанно изучая все возможные наречия. Ученый был настолько ошарашен, поняв это, что, вероятно, свалился в обморок, крикнув только: «Ура, дошло!»

Обычно мы считаем, что творчество — это тот самый момент озарения, когда две идеи, казавшиеся когда-то далекими друг от друга, вдруг стыкуются. Мы думаем: «Ничего себе! Как это получилось соединить? Я бы никогда в жизни не догадался!» И чем на первый взгляд дальше друг от друга некие идеи, тем гениальнее мы считаем того, кто догадался их объединить. Мы допускаем, что большие причины провоцируют колоссальные результаты. Как показал пример с Розеттским камнем, чтобы понять, как все обстоит на самом деле, нужно отмахнуться от мифов и изучить механизмы восприятия.

Вернемся к октаэдру, направление вращения которого мы меняли в пятой главе, и попробуем испытать, как меняются убеждения, когда мы в них сомневаемся. Ваш мозг — до того, как вы начнете быстро перелистывать страницы книги, заставляя картинку «вращаться», — находится в определенном физиологическом состоянии (а следовательно, и в состоянии восприятия)… то есть вы видите набор неподвижных линий. Мы можем изобразить это «состояние», если вернемся к шестой главе и нашей эгоцентристской круговой диаграмме. Сейчас «человек» в середине рисунка — это вы.