Тогда я не придал значения словам жены, как и её поручению. И вот сейчас звонок мамочки грохнул меня колуном по черепушке, и я тут же всё вспомнил.

– Пусть твой отец поучится у тебя, своего сына, как надо вести домашнее хозяйство. Пусть ему будет стыдно, – расхваливала мама мои несуществующие таланты, со слов Гликерии.

Та постоянно рассказывает родительнице о моих мифических достоинствах, и вообще, какой я, по её мнению, замечательный хозяин в доме и её помощник. Хотя прекрасно понимал, что это не так, а вовсе наоборот, то есть никакой я не хозяин, а так себе, приложение к своей Гликерии в размере оклада следователя Прокуратуры, и даже не старшего. Однако настало время платить долги, отрабатывать аванс доверия, выданный мне женой.

Словно ошпаренный, собрал в кучу постельное бельё вместе с подушками, затолкал всё это в диванный ящик и, не позавтракав, потому как не то что минуточки, а секундочки уже не было в запасе, ринулся к двери, и, не ожидая лифта, сломя голову понёсся вниз.

Восстанавливая в памяти наказы жены, смутно всплывали её слова: «…двести грамм», то ли это относилось к горошку, то ли к чему другому. Решив, что всё же эта цифра, обозначенная Галей, вес баночки, я ринулся к торговой точке у дороги, в виде машины с будкой, притулившейся у бордюра. Там шла бойкая торговля нехитрой снедью для малоимущего населения.

Народу возле машины толкалось, словно на демонстрации. В основном это было население женского полу с редким вкраплением седеньких старичков с палочками. Взглянув на часы, понял: стоять в очереди для меня смерти подобно, как пить дать, не успею подготовиться к встрече гостей. Пренебрегая сегодняшним женским преимуществом по случаю праздника, ринулся в самую середину свалки, одинаково расталкивая пожилых льготниц и дебелых дам предпенсионного возраста.

С высоты своего роста сразу заметил вожделенный зелёный горошек в банках, выстроившихся в ряд аж в пяти разнокалиберных ёмкостях. Выбирай любую из серии. Однако Гликерия вроде бы наказала мне купить баночку с весом именно в двести грамм.

Продираясь к горошку, я узнал о себе всё, и подробно: кто я такой и какое у меня воспитание, и что я из себя представляю. Однако, отбросив в сторону фольклорное определение собственной личности со стороны пожилого электората, упорно пробивался к цели.

Заветная баночка манила и притягивала мой взор нежнейшим колером молодой весенней зелени, словно магнитом. Я перегнулся через очередь, и, протянув руку, ткнул в одну из них:

– Какой вес у этой баночки? – выкрикнул я в сторону продавщицы, колыхаясь вместе с разъярённой галдящей толпой от напора желающих заполучить заветную покупку.

– Сто восемьдесят четыре грамма, – ответила продавщица, не взглянув в мою сторону. Нет, это не подойдёт, решил я и указал на рядом стоявшую:

– А эта сколько весит? – Я был почти рядом с заветным прилавком, как вдруг мне под руку поднырнула дама неопределённого возраста, по всему видать, только что посетившая Гликерин салон красоты – на это указывала её причёска, залитая лаком с резким запахом.

На голове модницы красовалось, если можно так назвать, сооружение, смахивающее на аистиное гнездо, которое нервно вздрагивало от гневных выкриков своей хозяйки в мой адрес, и грозилось вот-вот завалиться набок.

Это надо же ухитриться заплечным, вернее, головным дел мастерам этак изуродовать эту самую голову у бедолаги. Хотелось расплакаться от жалости к несчастной за отобранные у неё деньги, мелькнула у меня «жалистая» мысль.

Дама, толкаясь к прилавку спиной, в районе моей подмышки по причине собственной малорослости, гневно изобличала моё хамство.

Теперь мне отчётливо была видна верхняя часть её причёски, представляющая собой закрученные, склеенные пряди волос на макушке почему-то с углублением посередине сооружения, отчего возникало сильное желание посадить в него птицу. Большой аист не вместился бы, а вот аистёнок запросто, мелькали в голове ненужные образы.

Но это ещё не все издевательства над несчастной, страждущей похорошеть: под мочкой уха, почему-то лишь с одной стороны, ей приклеили прядь волос на щеку в виде «а ля Кармен». Делая бедолагу не только жалкой, но и смешной. Сейчас эта самая «Кармен», приклеенная насмерть, всё же отлепилась от щеки и воинственно нацелилась в мою сторону, подобно острой пике.

– Мужчина, куда прётесь! – мне казалось, что это закричала на меня освободившаяся от щеки «Кармен», а её хозяйка, взбрыкнув задом, больно саданула меня в коленку чем-то острым, по всей видимости копытом, то есть каблуком. Не обращая внимания на даму с её пикой, я продолжал кричать продавщице, указывая на очередную баночку:

– Какой у неё вес?! – та, ругаясь с очередным покупателем, недовольным тем, что ему дали пачку макарон за двенадцать рублей, а сдачу как за девятнадцать, совершенно не реагировала на мои интересы к горошку.

– Что ты голову морочишь со своим горошком, сколько весит, сколько весит, бери любую и уходи!!! – теряя терпение, орали покупатели на меня, которых я оттеснил, как они считали от их незаконной очерёдности.

«Кармен», зацепившись за рукав моей куртки, распрямилась и стала ещё больше похожей на остро заточенный бандитский стилет, правда, в миниатюре. Теперь этот кинжал совместно со своей хозяйкой вовсю пихали меня снизу и сверху, лишая возможности обороняться.

– А эта?! Сколько весит эта?!?! – кричал я, стараясь перекричать возмущённую толпу, тыкая пальцем в сторону заветной баночки, перегнувшись через голову хозяйки «Кармен» и придавив её собою.

Я уже не обращал внимания на моральную сторону женского дня, мне нужна была заветная баночка горошка весом в двести грамм.

– Мужчина, станьте в очередь! – не взглянув в мою сторону, прокричала продавщица. На мои крики она не реагировала, по-видимому, адаптировалась к ним.

– Да что же это такое, сколько можно висеть у прилавка и загораживать весь обзор?! Мало того, что залез без очереди, так ещё вздумал копаться, как на базаре! – Теперь уже хором кричала озлобленная толпа. Все ополчились против меня.

– Я только спросить! – отбивался я.

– Всем только спросить! – в ответ орала настырная налакированная дама у меня под мышкой. Она так и не успокоилась, продолжая громче всех обзывать меня всякими гадостями.

Этим переполохом воспользовался парень где-то даже выше меня ростом, почти за два метра. Протянув руку над толпой, мимо моего плеча, тыча в лицо продавщице деньги, кричал:

– Мне пакет муки!

– Смотрите, нашёлся второй такой же! Один никак не выберет горошек, а теперь и второй лезет без очереди за мукой.

– Да я без сдачи! – не оборачиваясь к толпе, прокричал парень.

– Всем без сдачи! – орала теперь уже вся толпа, ошалевшая, как ей казалось, от подобного беспредела.

Продавщица действительно протянула нахальному парню пакет с мукой, выцарапав при этом из его ладони деньги. От такой несправедливости, то есть второго безочередника, толпа ахнула и озверела, угрожающе качнулась теперь в сторону длинного.