Наутро встали еще затемно, на завтрак выпили кофе, посидели на дорожку и отправились в сторону финской границы. Хорошо позавтракать они решили, уже когда эту границу переедут. Дуська просто обожала приграничное финское кафе с огромными бутербродами с семгой. А Штукина и вовсе как только про эти бутерброды услышала, так сразу начала прикидывать, сколько их может влезть в одну бабу-майора.

Несмотря на то что спала Тася всего шесть часов, спать совершенно не хотелось. Ночью Тасе опять снилось сиреневое болото и каменистая дорога. Бегемоты смотрели на Тасю из воды и улыбались ей, как старой знакомой. Зверь своих хрустально-серых глаз не показывал, но Тася откуда-то знала, что он тоже улыбается. Ей было хорошо и спокойно. Наверное, поэтому она и выспалась.

Из города они выехали очень быстро, шоссе было пустым, на ясном небе светили зимние звезды, и япончик резво бежал, постукивая об асфальт своими когтями, вернее, шипами. Штукина похрапывала на заднем сиденье, а Дуська тихонько сопела рядом. Тася подумала, что могла бы вот так ехать бесконечно долго.

До границы они добрались без приключений, однако, отстояв весьма приличную очередь сначала у нас, а потом уже на финской стороне и попав, наконец, непосредственно на пропускной пункт, Штукина начала безбожно кокетничать с финскими пограничниками. Она и вздыхала, и делала губки бантиком, и стреляла глазами, и непрерывно хихикала. Тасе даже пришлось на нее шикнуть. Финским пограничникам Штукина тоже понравилась. Они махали ей руками и слали воздушные поцелуи, пока Тася выталкивала Штукину на улицу.

— Ленка! Тебя нельзя в Европу пускать. Ты ведешь себя как кокотка. — Тася наконец запихнула Штукину в машину и уселась на свое место.

— Ох, Анастасия, — тяжело вздохнула Штукина. — Дай мне хоть раз барышней побыть, а не майором. Ты видела, какие парни! Большие и белобрысые. Люблю белобрысых.

— Приличные барышни себя так не ведут. А потом, разве тебе не полковники нравятся?

— Конечно полковники, особенно белобрысые финские полковники. — Штукина мечтательно закатила глаза, а Дуська принялась хохотать.

— Теть Лена, это ж не полковники были, а рядовые.

— Ничего ты, Дусенька, не понимаешь. Это они с виду только рядовые, а копни поглубже — настоящие полковники.

— Штукина, кончай молодежь разлагать, у нас еще впереди итальянские пограничники.

— О! Итальянские! — Штукина пришла в неописуемый восторг.

— И вообще, сейчас будем наконец завтракать. Может, съешь свой десяток бутербродов и заснешь опять? Мне как-то спокойней, когда ты спишь, хоть и храпишь громко.

— А вот это уже грязные инсинуации, — возмутилась Штукина. — Я никогда не храплю. Показывайте давайте ваше кафе. И правда, жрать уж больно хочется.

Как только они расположились за столиком в кафе и приступили к поеданию вожделенных бутербродов, у Таси зазвонил телефон.

— Анастасия Михайловна, не разбудил? — раздался из трубки обворожительный голос Егорова.

Штукина вся встрепенулась, подалась вперед и с интересом уставилась на Тасю. Даже бутерброд отложила. Видать, услышала, какой замечательный тембр голоса у звонившего.

— Нет, что вы, Иван Сергеевич, я уже финскую границу переехала, — ответила Тася, показав Штукиной язык.

«О! Иван Сергеевич! О!» — беззвучно изобразила Штукина, вытаращив глаза.

— Решили на каникулы не к маме, а в Финляндию?

— Нет, мы проездом. Нам билеты на самолет удалось только через Лаппеенранту достать.

— И дочка с вами?

— И дочка, и подруга, — с улыбкой доложила Тася, а про себя подумала, что мент он и в Африке мент. Все ему знать надо. — Они обе вам сейчас руками машут и улыбаются.

— Да, да! — закричала Штукина. — И поцелуи шлем воздушные.

Егоров в трубке засмеялся.

— А я хотел вас с Новым годом поздравить, потом у меня такой возможности не будет.

Тася помнила, что в его глуши, куда он собирался забиться на Новый год, телефонная связь отсутствует.

— Ну что ж, тогда поздравляйте, — разрешила Тася.

— Поздравляю, а также хочу сообщить, что принято решение об увольнении Кислицкого. Отследил я его, голубчика!

— Это надо понимать как новогодний подарок?

— Ну, не знаю. Вы же говорили, что привыкли к нему уже.

Тася почувствовала, что Егоров хитро улыбается.

— Я к нему привыкла, если не знать, что он у меня за спиной вытворял. А компания его, в смысле собутыльники? Пардон, я имела в виду подельщиков, с ними как? — захихикала Тася. Нужное слово, как назло, вылетело из головы и не сразу вспомнилось.

— Тоже. В полном составе, включая жену. Его рекомендатель очень осерчал. Требует получить с них компенсацию в двойном раз мере.

— А вы?

— А я при чем?

— Ну как же? Вам же эту компенсацию с Кислицкого вышибать, утюги и все такое.

— Странные у вас, Анастасия Михайловна, представления о моей работе.

— Каюсь. Значит, утюгом его бить не будете?

— Ни бить, ни прижигать.

— Жалко.

— Кровожадная вы женщина, однако.

— Я такая! А он-то знает о принятом решении? Вроде они с Розой куда-то в жаркие страны собирались.

— Ему сообщат по окончании праздников. Выйдет на работу — и привет! Сдавай дела Зайцевой.

— Да ну? А почему Зайцевой?

— А кому еще?

— Мы так не договаривались. Он меня после этого лютой ненавистью возненавидит.

— И пусть!

Тася тяжело вздохнула. Ну не объяснять же ему про змея, который кусает свой хвост!

— Хорошо. А вы приедете? — Это прозвучало у нее как-то жалобно. Хоть и не солидно женщине-директору так канючить, но Тася ничего поделать с собой не могла.

— А вы хотите, чтобы я приехал? — как-то по-особенному проурчал Егоров.

— А как же! Я не знаю, как там положено человека увольнять, особенно генерального директора. Это ж представитель хозяев должен делать, — честно призналась Тася, но про то, что ей уж больно хочется увидеть Егорова, она ему говорить не стала.

— Насколько мне известно, увольнять его при едет ваш Викентий Павлович.

— Хорошо, это уже легче, а то я представила, как приду и скажу ему: «Ленни, ты уволен, и все твои прихлебатели, и жены с любовницами тоже!»

— Про прихлебателей речи не было, — раздалось из трубки.

— А Светин?

— Он не прихлебатель, а один из фигурантов, или, как вы говорите, собутыльник, он же подельщик.

— Хорошо. Значит, вы не приедете?

— Нет.

— Ну и зря! — обиделась Тася.