Черный зверек запищал, когда палка с гвоздем на конце прижала его к полу, но никак не хотел умирать, бешено вертелся, словно надеясь освободиться. Его длинный голый хвост то сворачивался, то извивался. Я придавил его голову сапогом, она неприятно хрустнула, и он затих. Стараюсь не думать, что делаю, иначе скоро сойду с ума, хотя, может, это и выход в моем положении.

Я в здравом уме, но в борьбе за жизнь мне приходится есть что попало: крыс, летучих мышей, слизняков. Вспомнил, как в студенческие годы зачитывался произведениями Джека Лондона, особенно поразил рассказ «Любовь к жизни». Сейчас мне приходится переживать нечто подобное, так как сам борюсь за жизнь, и я выдержу: не сойду с ума, не умру от голода, тем более не сдамся тем, кто наверху, — не хочу умереть от пули. Услужливая память подсказала: товарищ атаман любил, чтобы «сабля не ржавела», на коне вламываться в строй приговоренных к смерти пленных и рубить направо и налево. Неоднократно в подобных развлечениях приходилось участвовать и мне…

Война ужесточила жизнь наверху, в городе закрылись маленькие будочки-магазинчики, которые меня подпитывали какое-то время, остались только магазины с ночными сторожами. Поди вымани такого сторожа наружу ночью — раза два безрезультатно пытался, потом оставил эту затею — слишком большой риск. Да и патрулей ночью хватает — то, что однажды сошло с рук, второй раз может закончиться фатально. Не искушай судьбу, и она будет к тебе милостива.

Приношу добычу к себе в пещеру, свежýю тушку крысы, шкурку натягиваю на палочки, высушиваю. Зачем? Не знаю, авось пригодится. Из собранных в дренажке досочек, веток, деревяшек сооружаю небольшой костер и вскоре впиваюсь зубами в зажаренное на углях мясо. Жаль только, соль закончилась, а так ничего, если не задумываться, что ем: немного суховато, не свинина, да и мяса в одной тушке маловато.

После еды по традиции брожу по лабиринту, стараясь проникнуть в его тайну.

Все больше убеждаюсь, что именно эти пересечения ходов на небольшой площади являются главной загадкой подземелья. Но в чем она состоит? Или прав был Кузьма, истолковывая обнаруженные руны, и здесь возможен переход между мирами живых и мертвых? Неужели, делая очередной обход лабиринта, я могу ненароком попасть в Ад? Глупо — я уже нахожусь если не в Аду, то в Чистилище точно: почти четыре месяца не видел дневного света, питаюсь крысами, схожу с ума от одиночества.

Разгадать тайну подземелья… Наверное, я никогда ее не узнаю. Свет от лучины заставляет напрягать глаза, которые отвыкли от любого света — керосин давно закончился, и лампа «летучая мышь» стала бесполезной. Начинает клонить ко сну, и я откидываюсь на спину, закрываю глаза. Казалось, только их прикрыл, как тут же услышал легкие шаги, словно кто-то крадется. Спешу затушить лучину, в руку беру нож — я так просто не дамся, мне терять нечего. Кто бы это мог быть? По словам Кузьмы, о найденном подземелье он никому не рассказывал. Неужели он «раскололся» и это крадутся гепеушники по мою душу?!

Этот человек уже рядом, слышу его дыхание, моя рука с ножом напряглась. Человек носом шумно втягивает в себя воздух.

— Степан, ты что, до сих пор здесь? Неплохо устроился — мясцо жаришь! А я про него уже забыл, — раздался насмешливый голос Кузьмы.

У меня отлегло от сердца, и я зажигаю лучину. Точно, он! Страшно исхудавший, заросший.

— Ты свинья — бросил меня в этом подземелье на голодную смерть! — Я злюсь, но все равно безгранично рад видеть Кузьму, заговорить не сам с собой, а с собеседником, чего я был лишен долгие месяцы.

— Извини, брат, меня арестовали за дела давно минувших дней, держали на Лукьяновке. Спрашивали и о тебе, моем однокурснике, — как видишь, я тебя не выдал. А тут война, немцы уже сюда докатились, канонаду слышишь? Уже под самым городом. Хотя что в этом подземелье услышишь? Вечная тишина — метров десять над головою.

— Кое-что слышу — и сюда докатывается, бывает, земля словно дрожит, — возразил я.

— Бомбят, но центр города пока Бог миловал. Немчуры десант в Голосеево сбросили, в районе сельхозакадемии, так студентов вооружили, сделали ополченцами, и они выбили немцев, хотя слышал, наших полегло немало.

— А ты как здесь очутился? Тебя что, выпустили гепеушники? — недоверчиво спросил я — вроде и Степан, но что-то в нем появилось новое, ему не свойственное.

— Где там выпустили! Город, похоже, сдадут немцам. А когда зеков при этом выпускали? Некоторых еще раньше отправили дальше по тюрьмам, а оставшихся политических — под пулемет. Мне повезло, до меня очередь не дошла — бомба упала во дворе тюрьмы, мне удалось сбежать. А на воле меня вовек не найти — под землю ушел, здесь сотни километров ходов, я и то их все не знаю.

— Значит, вдвоем будем крысятиной баловаться, — вздохнул я.

— Уходить надо — немец скоро в городе будет, — возразил Кузьма. — Сейчас неразбериха, паника, под шумок можно новые документы справить — и на передовую. А там искать не будут, раз ты немца бьешь.

— Видно, тебе мозги в тюрьме вправили, — рассмеялся я. — Старый я, чтобы воевать, да и крови за свою жизнь насмотрелся. А что касается документов, ты дело говоришь — надо будет попробовать это провернуть. — Вспомнил о своей заросшей физиономии. — Только себя надо в порядок привести, да одежонки нет путящей, моя тут поизносилась, хуже нищего выгляжу.

— Наша сила в слабости — забыл? Юродивым прикинься. Вроде монастырям в связи с войной послабление вышло, чтобы они народ скликали на священный бой с фашистской нечистью. Сейчас слегка умом тронутых, а то и сумасшедших полным-полно, среди них затеряешься, — вроде как по-дружески советовал Кузьма, но издевка звучала в его голосе.

— А ты откуда это знаешь, если все время в казематах Лукьяновки пробыл? — раздраженно спросил я.

— Сорока на хвосте принесла. Поступай как хочешь. Мне надо домой пробраться, может, в подвал никого не поселили — дневник там мой.

— Что за дневник? — поинтересовался я.

— В нем раскрыта тайна этого подземелья, имя которому — Кассандра, — насмешливо сообщил он.

— Подземелье Кассандра? Интересное название, но к чему оно? — удивился я.

— А ты до сих пор не разобрался в лабиринте? Значит, не снизошло на тебя озаренье — недостоин ты, — едко рассмеялся Кузьма.

— Что не снизошло? Толком объясни! — Я готов был влепить Кузьме оплеуху за его насмешки и недомолвки.

— Эх ты, историк! Давал я тебе вводные, а ты не смог по ним до истины дойти, посредственность ты историческая.

— А что вы раскопали, ваша гениальность?! — Я сжал кулаки, еле сдерживаясь.

— Подземелье — это не что иное, как своеобразный гадательный дом, где волхвы вопрошали судьбу: какой будет год, каков урожай, исход предстоящей битвы, как поступить при той или иной беде. Здесь занимались чародейством — гадали на воде, налитой в священную чару, украшенную знаками зодиака.

— Но подобные места устраивали на горе, о подземном гадательном доме никогда не слыхал, — возразил я, роясь в памяти, вспоминая, что учил почти тридцать лет тому назад.