Из диссидентов стоит выделить основателя организации "Державна самостійність України" поэта Зиновия Красивского[52], которого в националистической среде уважали практически все (довольно редкий случай на фоне перманентных конфликтов и взаимных обвинений). Несмотря на преклонный возраст, он активно участвовал в развитии движения. Эта интеллигенция не рассуждала, бить или нет коммунистов, – это был боевой типаж.

У ОУН ("бандеровской", или же "революционной" фракции) ярким руководителем была Ярослава Стецько, вдова видного лидера Ярослава Стецько. Покинув ради украинского гражданства Мюнхен, она в девяносто седьмом году стала депутатом Рады. ОУН формально регистрации не получали, ведь они позиционируют себя как закрытая элитарная группа, которая не хочет запятнать ставший уже легендарным "бренд" в банальной политической деятельности. Для этих целей создали партию "Конгресс украинских националистов" (КУН).

КУН – это наиболее умеренная и респектабельная часть радикальных националистов, в основном люди старшего поколения, которая предпочитает действовать легальными политическим методами в рамках закона. В придачу к "Конгрессу" оуновцы создали "Тризуб", спортивное крыло для силовых акций, куда я вступил позднее. В КУН считали, что задача "Тризуба" – защищать их митинги в случае нападения. Молодым "тризубовцам" же хотелось больше экшена: не защищаться, а нападать. "Тризуб" принципиально не собирался становиться партией, зато они тренировались и делали вылазки, занимались декоммунизацией на практике. В плане идеологии "тризубовцы" были довольно консервативны, следуя классическим постулатам Донцова и Бандеры.

Именно такие лозунги кричали на ночных улицах с факелами в руках члены УНА-УНСО[53]. В организации подавляющее число членов были жаждущими экшена молодыми людьми – драки, марши в красивой форме, факельные шествия. Идейное оформление было на втором месте. Изначально организацию возглавлял Юрий Шухевич, сын легендарного главнокомандующего УПА Романа Шухевича. Юрий Шухевич входил в Украинскую Хельсинкскую группу, из которой затем вышло объединение разношерстной публики – от либералов до националистов.

В силу подорванного здоровья и преклонного возраста Шухевич стал скорее символом, чем реальным лидером. Для людей он олицетворял преемственность поколений. Несмотря на потерю зрения в лагерях, в спорных обсуждениях последнее слово, по словам участников событий, было именно за ним. Тем не менее он довольно быстро вышел из УНА, так как это человек поколения, у которого более традиционный взгляд на украинский национализм. Шухевичу страшно не нравились всевозможные эксперименты Дмитрия Корчинского с евразийством, анархизмом, левыми идеями. Славко Артеменко поддерживал Корчинского, формируя стиль организации. Сейчас же он ушел в церковь, причем Московского патриархата.

Другим известным заводилой был поэт Анатолий Лупынос. Этого уроженца Донбасса соратники помнят как крайне харизматичного и колоритного человека, с вечными бородой и сигаретой в руках. В том числе и на нем держался творческий и финансовый потенциал организации. Говорят, азербайджанский лидер Гейдар Алиев страшно не любил, когда в его кабинете курят – это разрешалось только Лупыносу. Поэт лично знал президентов Карабаха, Армении, Грузии.

Лупынос без паспорта путешествовал по миру, задерживался российскими спецслужбами, через кавказские диаспоры налаживал сотрудничество с Грузией и Чечней. С тех пор осталась его фотография с чеченским президентом Асланом Масхадовым. Лупынос лично ездил вызволять капитана авиации Юрия Беличенко, уроженца Киева. Тот проходил службу в Закавказском округе, а после развала остался служить Азербайджану – это была обычная практика для славян-офицеров. В Карабахе его сбили и хотели казнить, но руководству непризнанной республики польстило, что к ним обратилась украинская организация. Это хоть какое-то международное признание – ведь даже сегодня Ереван не признает независимости Карабаха. В итоге Беличенко помиловали, он остался там и стал начальником аэропорта.

Переломным моментом для УНА-УНСО стало постановление Верховного Совета, признававшее Севастополь территорией России[54]. Активисты ввязывались в гущу событий, так как хотели везде воевать против бывшей метрополии. Главный аргумент таких выездов – лучше воевать на Кавказе, чем у себя дома. Следующим ярким моментом для организации стал "поезд дружбы" в Крым в девяносто втором году – всем заведовал депутат Степан Хмара, один из главных националистов в Верховной Раде. Поезд формировался в Киеве – кроме унсовцев поехал народный хор, священники автокефальной церкви. Затем прошли маршем по Дерибасовской в Одессе и по Херсону, но до Севастополя не доехали – в город их не пустили, а они в ответ заблокировали железнодорожное сообщение.

В конце концов, унсовцев завезли в Севастополь на кораблях, столкновений особо не было, так как милиция разгородила возмущенных и тех немногих местных, кто радовался приезду гостей. Члены УНСО утверждали, что эта акция стала сильным моральным ударом по сепаратистам, демонстрацией силы. С другой стороны, этот поход на долгие годы стал жупелом антиукраинской пропаганды в Крыму. Именно поэтому многие проукраинские активисты тогда осуждали этот рейд, считая его провокацией на пустом месте.

Следующей остановкой стало Приднестровье – пока Корчинский не поднял вопрос в девяносто втором году, мало кто задумывался на эту тему. "Есть угроза со стороны сторонников "Великой Румынии". В республике живут украинцы, и мы должны выступить на стороне сепаратистов. Россия претендует на статус защитницы всех славян, так давайте перехватим инициативу", – заявил он на встрече членов организации в Киеве. Часть приднестровских политиков склонялась к идее присоединения к Украине, и с ними унсовцы активно контактировали. Кроме УНСО все правые выступали за целостность Молдовы.

В первом отряде были всего пара десятков человек из Ровно и Тернополя, в том числе и Николай Карпюк, которого осудили в Грозном[55] на 22 года по обвинению в убийстве российских солдат. Одновременно против молдаван на стороне ПМР воевало около 150 человек, а с учетом ротации прошло 400. Погибших членов организации в той войне не было. Перед отправкой каждый писал заявление, где возлагал на себя всю ответственность за собственную гибель. Партийцам нравилось, что в республике, как они говорили, украиноязычных больше, чем в Киеве. Успели даже открыть приход Киевского патриархата, но вдруг резко всех вывели – Украина подписала соответствующее распоряжение.