Только сейчас у меня получилось поговорить с отцом и узнать новости о посольстве.

Старуха Ханабит, та, что была послана для опознания хоннитской царицы, потеряла на обратной дороге свой разум. Прибывшие в столицу Хоннита – Тахлаш, послы ни в чем не знали отказа. Владыка со своей старшей женой приветствовали их как должно. Ханабит тогда вполне признала Амминат-ату и даже оставила при ней служанку, что брала с собой.

На обратном пути старая посланница вдруг начала чудить. Пришла ночью в шатер Шамунт-абы и, глядя на него невидящим взором, заявила, что царицу-де в Хонните травят, хотят убить. Утром она уже не говорила, только раскачиваясь, смотрела в одну точку.

Шамунт полагал, что старую Ханабит прокляли или отравили. Мне же казалось, что ее просто настиг атеросклероз, что в почтенном возрасте бывает. Кому могла помешать эта женщина, я не понимала. Отца же вполне успокоили подарки от сестры да переданные на словах Мандару-Кумишем благодарности и пожелания. Как же дела обстоят на самом деле, вскоре выяснит Шахриру. Надеюсь, любовь к мужу не лишит ее остатков разума, заставив позабыть о доме!

– Река времени течет сейчас быстрее, чем для моих предков, – вдруг произнес отец, закрывая лицо своими мощными жилистыми руками. С недоумением я посмотрела на владыку.

– Еще совсем недавно я был молод и могуч, а теперь глаза изменяют мне и рука устает держать клинок, – он произнес это как-то странно, словно бы только сейчас осознал, что постарел.

Даже облаченный в простую белую канди, полосатую короткую юбку и простые сандалии, он все равно внушал почтение. Мышцы бугрились на мощной загорелой шее, черные волосы, лоснясь, падали на широкие плечи. Но все это, видимо, благодаря краске и ежедневным занятиям и хорошей наследственности, жестко и безжалостно отбиравшей среди карешсикх вождей лишь самых живучих. Меж тем мужчина уже разменивал седьмой десяток, и время неумолимо пожирало его.

– Как будто только вчера ты появилась на свет, а теперь я вынужден тебя отдавать, – отец за доли мгновения из могучего правителя превратился в обыкновенного мужчину, всю жизнь несущего бремя забот о своей большой семье. А ведь я никогда не задумывалась, когда встает и когда ложится всесильный владыка.

Внезапно я поняла, что за эти месяцы действительно привязалась к нему больше, чем к родному, хотя осознавать такое было странно. Возможно, где-то сейчас или потом мой собственный неунывающий папА сидит в плетеном кресле на солнечном берегу океана и, наверное, рассказывает уже не совсем своей дочери, как будет здорово всем вместе провести Новый год на Эльбрусе. Весь такой худощавый и подтянутый с никогда не угасающей улыбкой и огромным зарядом оптимизма. А ведь я тогда тоже очень мало интересовалась их с мамой жизнью.

От нахлынувших воспоминаний и чувств я вдруг снова ощутила себя маленькой девочкой, которая искренне и беззаветно любит своих родителей. Да так оно, по сути, и было. В этом порыве нежности я, не заметив как, своими тоненькими руками ласково обняла ноги владыки и прижалась к ним. От отца сладко пахло благовониями и совсем немного пылью. Он не отстранился, а только легко коснулся моих волос.

– Боги милостивы и ты еще полон сил. Царю не обязательно сражаться – на это есть воины! – я подняла взгляд и встретилась с его усталыми глазами. А ведь он, похоже, и впрямь не совсем здоров, белки глаз были слегка желтоватыми с многочисленными мелкими кровоизлияниями. Во второй раз в жизни я пожалела, что не пошла учиться на врача, как того хотела мать. Первый раз был, когда наш вездеход скатился, перевернувшись, с крутого обрыва. Чудом выжившие, все израненные, мы сутки тащили бесчувственного водителя до ближайшего населенного пункта, молясь лишь о том, чтобы он не умер на наших руках.

И вот теперь сколько бы пользы могли принести познания в медицине и как бесполезны мои!

– Хоннитский владыка вместе с тобой должен разделять заботы об охране перевала. Товары нужны по обе стороны гор. Молодой же Энмер-ани и я будем помогать тебе, подобно малым ручьям, что вливаясь, питают могучую реку.

– А ты стала действительно умна, мой цветочек, – отец снова ласково погладил меня по волосам. – Если бы Тишрин был рядом, я бы ни за что не стал бы подвергать тебя таким испытаниям. Удел женщины – дом и семья, но наш мир жесток. Я потерял твою мать, Боги отняли у меня ее сына, теперь у меня осталась только ты.

Он еще немного помолчал, перебирая мои кудри. И это говорит человек, у которого еще много детей! Сколько же для него значила Тулиммин-аша, что ни одна женщина больше не заботит его? Почему он, кажется, совсем забыл о своем маленьком сыне? И что по этому поводу думает Нинмах? Царица далеко не дура и за своих детей будет бороться.

Странная мысль промелькнула в голове, заставив задуматься. Царевна не знала, сколько лет ее царственному родителю, но по всему выходило, что шел седьмой десяток. От своего отца Маарш-а-Н'мах получил страну, уже будучи совсем взрослым, немного за тридцать. Теперь под его могучей рукой наш край процветал более трех десятков лет. У мужчин, конечно, возраст не всегда отражается на мужской силе и плодородии, но что если мой маленький братик вовсе не от него, и отец об этом знает или, по крайней мере, догадывается? Это бы только подтвердило, почему владыка даже и не думает объявлять его наследником. Но подробностей не узнать. Маленький царевич надежно упрятан в каменных лабиринтах малого дворца и доступа к нему нет почти ни у кого.

– Энмер-ани очень умен. Если выбирать себе советника в делах – я бы другого и не желал, но на войне он неумел. Если Всеблагая продлит мои дни, то я попытаюсь сделать, что могу, но… – продолжал меж тем рассуждать отец. – Порой я думаю, что тот самиритский мальчишка, что в бою стоит десяти, мог бы защитить тебя лучше. Но он слишком горяч, такие долго не живут.

Владыка тяжело поднялся с плетеного лежака и принялся расхаживать по комнате. Я же осталась сидеть, внимательно наблюдая за ним.

– К тому же, – добавил он, явно возвращая себе прежнюю уверенность. – Асармериб уважает только силу, а любит только золото. Иметь с ним дело опасней, чем целоваться с куфией. Он стремится покорить всех людей и присоединить их земли к