Несколько секунд Стервятник обдумывал его слова, поглаживая свой огромный нос. Он всегда машинально делал это, когда оказывался в трудной ситуации. Затем он рявкнул:

— Адъютант, приведи сюда эту женщину. Быстро!

Крадущийся Иисусик выбежал из штабной избы. Дождавшись, когда он исчез, Стервятник мягко проговорил:

— Фон Доденбург, вы же мой заместитель. Второй по старшинству офицер в батальоне. И вы не можете не знать, что, если мне будет предъявлено официальное обвинение в дезертирстве перед лицом противника, то это неминуемо навлечет самые серьезные последствия и на вас тоже?

— Возможно. Но я всегда смогу сослаться на то, что мне просто приходилось выполнять ваши приказания. — Фон Доденбург выдавил улыбку. — Разве не так говорят все немцы, когда попадают в беду? «Мы лишь выполняли чужие приказы!»

— Но что вам все это даст? — спросил Стервятник. — Ничего, кроме лишних проблем. А если мне удастся благополучно вывести батальон из Сталинградского мешка, никто не посмеет предъявить мне никаких обвинений. Наоборот, через несколько месяцев я получу свои генеральские звезды, и тогда командиром «Вотана» станете уже вы. Ну и командуйте им на здоровье!

— Вы никогда не получите этих генеральских звезд, — холодно произнес фон Доденбург. — Я лично сделаю все, чтобы этого не случилось. — Если только…

— Господин штандартенфюрер! — Это был Крадущийся Иисусик. Его лицо раскраснелось от удовольствия, а маленькие хитрые глазки с открытой неприязнью уставились на фон Доденбурга. — Разрешите мне кое-что доложить вам?

— Ну конечно же! — нетерпеливо бросил Стервятник.

Крадущийся Иисусик наклонился к самому уху Гейера и прошептал ему что-то, косясь на застывшего перед ними фон Доденбурга.

Когда Стервятник выслушал своего адъютанта, выражение его лица заметно изменилось. Он выпрямился и поправил монокль в глазу. Оттолкнув одной рукой Крадущегося Иисусика, он пристукнул другой по стулу и процедил:

— Итак, мой дорогой фон Доденбург, получается, что вы прелюбодействовали с русской военнопленной, которая к тому же является источником важной разведывательной информации. Так-так, интересно, что скажет на это наш обожаемый рейхсфюрер, который с таким трепетом относится ко всем своим расовым теориям? А самое главное, было бы очень любопытно узнать, что скажет наш разведывательный отдел, если выяснится, что вы лично отпустили эту пленную. Я полагаю, фон Доденбург, что для вас пришло время самому давать объяснения, не так ли?

Генрих Гиммлер был в приподнятом настроении. Он с энтузиазмом в голосе произнес:

— Я знал, мой фюрер, что СС не подведут меня, несмотря ни на какие обстоятельства. Теперь я точно выяснил, что штурмовой батальон СС «Вотан» вовсе не ушел с занимаемой им ранее позиции, как полагали ранее. На самом деле, он всё это время готовился нанести удар по позициям русских в районе реки Карповка. Возможно, что, развивая наступление на русских, мои эсэсовцы .уже форсировали реку и двигаются дальше…

Он с надеждой покосился на Йодля, ожидая, что тот поддержит его. Однако тот, бледный и предельно выдержанный, как всегда, вовсе не горел желанием разделить восторг рейхсфюрера СС. Генерал прекрасно понимал, что обязан доложить фюреру истинную обстановку на фронте — немыслимо было и подумать о том, чтобы хоть в чем-то солгать. Однако одновременно ему совсем не хотелось помогать Гиммлеру. Гораздо лучше сделать так, чтобы Гиммлер по-прежнему сидел на крючке… Поэтому, откашлявшись, Йодль заявил:

— Данные разведки подтверждают, что какое-то немецкое бронетанковое подразделение форсировало реку Карповка. При этом это подразделение разгромило стрелковый полк русских, переброшенный под Сталинград из Сибири. В настоящий момент это подразделение, которое, кстати, так и не удалось точно идентифицировать, — Йодль бросил выразительный взгляд на Гиммлера, — находится примерно в этом районе. — Он ткнул указкой в карту. — Здесь, возле Рогачика, откуда противник, согласно данным нашей разведки, собирается начать новое наступление на наши силы, запертые в Сталинградском котле.

Адольф Гитлер внимательно слушал то, о чем говорил Йодль, поглаживая свою овчарку Блонди. Сейчас ему было уже ясно, что нет никакой реальной возможности спасти Шестую немецкую армию. Паулюс уже не владел собой и дожидался гибели своей армии с чисто русским фатализмом. Сегодня утром фельдмаршал позвонил в штаб-квартиру Вооруженных сил Рейха и заявил следующее: «Вы можете представить себе, что значит видеть своими глазами, как немецкий солдат бросается на труп мертвой лошади, вскрывает ей череп и гложет ее мозги?» Что он, черт побери, преследовал этим своим заявлением?! А потом еще и добавил — явно для того, чтобы произвести впечатление на других своих офицеров, которые стояли там вокруг него: «Что я могу сказать вам, господа, если ко мне, командующему армией, подходит обычный рядовой солдат и просит меня: "Господин фельдмаршал, можете ли вы дать мне хоть крошку хлеба?"». Гитлер помрачнел. Было ясно, что в душе Паулюс уже сдался и был обречен — а значит была неминуемо обречена и вся его армия.

Гитлер поднял глаза на стоявших перед ним Йодля и Гиммлера.

— Все, что нам остается, господа, — произнес он очень медленно, со значением выговаривая каждое свое слово, — это сделать так, чтобы гибель Шестой немецкой армии под Сталинградом была воспринята как акт подлинного героизма — воспринята так во всех наших Вооруженных силах, в Германии и во всем мире. Те, кто сейчас сражается в составе Шестой армии под Сталинградом, фактически находятся уже в ином мире, отличном от нашего. Выживут они или погибнут, отныне их место — в учебниках истории.

Йодль подумал, что Адольф Гитлер, как всегда, принимал в расчет очень далекую перспективу. Все было совершенно верно — именно так и следовало воспринимать катастрофу Шестой армии под Сталинградом, только так и относиться к этому. Йодль кивнул, полностью поддерживая мнение фюрера. Однако Гиммлер выглядел несколько озадаченным. Он, видимо, не понимал, к чему в конце концов клонит Гитлер.

— И нам абсолютно не нужно, чтобы эта битва, которая является в действительности наглядной демонстрацией величия германского духа и безграничного мужества, дала какие-либо поводы для появления рассказов о примерах трусливого поведения наших солдат и офицеров. К сожалению, мы уже имеем сведения о том, как некоторые из них дают взятки за то, чтобы их в обход правил и законов вывезли из Сталинградского котла. Или о том, как иные злоумышленники стреляют себе в ногу сквозь батон хлеба, чтобы врачи не могли бы обнаружить потом на их коже пороховой нагар, который сразу изобличил бы их в том, что они сами стреляли в себя с близкого расстояния. — Гитлер торжественно посмотрел на Йодля и Гиммлера. — Но мы не должны что-либо слышать и знать о подобных мерзавцах. Точно так же нам не нужно ничего знать и слышать про тех негодяев, которые, как только Шестая армия сдастся большевикам, побегут сотрудничать с советскими властями и начнут клеветать на свою родину. Нет! Все, что мы должны знать о Сталинграде — это то, что все сражались там до последнего солдата и до последнего патрона. Так, как я и сказал об этом в приказе Паулюсу. К сожалению, Паулюс и его генералы не оправдали нашего доверия. Ну что ж, тогда нам самим предстоит создать легенду о Сталинграде. — Он ткнул пальцем в сторону Йодля с Гиммлером: — Займитесь этим. Создайте эту легенду.