– Не только. Но и из-за него тоже. Литвинов много положил на то, чтобы попасть в думу. Можно сказать, что я лишил его не только карьеры, но и денег. Так что пришлось ему в последние месяцы несладко.

Его признание было ещё одним шагом навстречу. Попыткой заполнить пустоту, пропасть между нами. Но что-то не давало мне отбросить сомнения. Женя сидел рядом, касаясь моего колена своим. Что мешало мне разрушить границы? Не знаю, но это были не обида и не злость. Глядя на свежие, душистые розы, я пыталась найти это и не могла. Расквитаться с пятью годами отчуждения, перевернуть страничку было просто и одновременно очень сложно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – Мне нужно время, – сказала я наконец.

– Сколько?

– Не знаю. Жень, пожалуйста, давай хотя бы дождёмся утра. Я не могу думать сейчас ни о чём.

– Так не думай.

– Не могу, – призналась я.

Ничего не сказав, он встал. В его манере было бы уйти по-английски, но он приподнял мою голову за подбородок и ещё раз мягко поцеловал меня в губы.

– Знаешь, что означает твоё имя? – спросил он, отступив. – Восставшая из мёртвых. Символично во всех смыслах.

Дверь за ним закрылась. Я тихонько застонала. Почувствовала, как шевелится сын.

– Почему он сказал, что твоё имя значит восставшая из мёртвых? – пролепетал он сквозь сон. – Что это значит?

– Спи, – шепнула я, убаюкивая его поглаживанием по плечу. – Спи, мой милый. Всё завтра.

Не прошло и нескольких секунд, как он засопел. Что это значит? Если бы я сама знала. Что благодаря мне у Миши появилась реальная надежда? Или что я, как птица Феникс, воскресла в жизни Жени? Об этом знал только он сам.

И опять завибрировал телефон. Теперь уже мой. Только это был не звонок, а сообщение. От Егора.

«Завтра заеду за тобой».

Шип от розы царапал мне бедро, лёгкие наполнял аромат. Я набрала ответ.

«Не нужно. У нас ничего не получится, Егор. Прости».

С самого начала это была плохая затея. У нас с ним ничего не вышло бы. Ни раньше, ни теперь. Потому что мужчина, которого я любила, запретил мне уходить. И потому что сама я тоже уходить не хотела. Пусть не ему, но себе я могла в этом признаться.

***

Пригревшись рядом с сыном, под утро я всё-таки задремала. Проснулась, когда он зашевелился. В окно светило солнце. Можно ли было считать это хорошим знаком? Я надеялась, что да.

Только мы с Никиткой умылись, Денизе принесла завтрак.

– Как дела у наших героев? – спросила она, ставя поднос на стол.

– Да какие герои? – я подошла к ней. Никита с деловым видом натягивал штаны, начисто перед этим отказавшись от моей помощи. – Не преувеличивайте.

– О вас вся клиника говорит, Настя. – Улыбка сошла с её губ. – То, что случилось… Это нам всем силы дало. Для всех нас это чудо, понимаете? Вы не только этому мальчику помогли, вы нам всем вернули веру в то, что нельзя отчаиваться. Что бы ни случилось в жизни.

Я растерялась. До того, как она сказала об этом, я ни о чём таком не думала. А сейчас вдруг поняла, что в чём-то она права. Не относительно меня, а относительно лучика света, промелькнувшего среди бесконечной боли и запаха лекарств. Губы Денизе снова тронула мягкая улыбка.

– Есть какие-нибудь новости?

– Их пока немного, – сказала она и подала мне термометр. Взяла аппарат для измерения сахара и, прокалывая палец, пояснила: – Всё прошло хорошо, но Миша очень ослаб за последний месяц. Сейчас он под постоянным наблюдением. Мистер Бильман сказал, что динамика хорошая, но делать однозначных прогнозов пока не решился. Мне кажется, он сам ещё не до конца верит, что всё это правда. ­– Глюкометр пикнул. Денизе проверила результат и, оставшись довольной, показала на поднос. – Вы едите творожную запеканку? Я попросила на кухне, чтобы для вас не клали много сахара. Кофе тоже несладкий.

– Да… – я опять растерялась. – Спасибо. А откуда вы знаете, что я стараюсь не есть много сладкого? Не помню, чтобы я говорила об этом.

Она тихонько засмеялась, и её каре-зелёные глаза блеснули.

– Мне сразу показалось, что я где-то видела вас. Только никак не могла вспомнить, где. – Я всё равно не могла взять в толк, к чему она клонит. Денизе продолжила: – Я до четырнадцати лет занималась фигурным катанием. А потом начала взрослеть.

Я тут же поняла, что значило её «взрослеть». Не будучи полной, хрупкой она тоже не выглядела. Щёчки, довольно крутые бёдра, да и грудь размера четвёртого, не меньше.

– Буквально за несколько месяцев из Дюймовочки я превратилась в пышку. Всё развалилось. Похудеть я так и не смогла, да и тренер уехала в другую страну, – в её голосе появилось сожаление. – На этом моя карьера закончилась, так и не начавшись. А вас я помню. Вы должны были попасть на Олимпиаду. Ваше скольжение… – она покачала головой. – Вы могли занять место на пьедестале. Почему вы ушли, Настя?

Я в очередной раз опешила. Наверное, этот вопрос был последним, который я ожидала от неё услышать. Тем более я не ожидала, что кто-то узнает меня тут, в Швейцарии.

– Бедро, – я дотронулась до ноги. – За сезон до олимпийского я травмировала ногу. А потом добавила… Одна травма на другую. Знаете же, как это бывает, раз столько лет занимались фигурным катанием.

Денизе неожиданно нахмурилась. Посмотрела на сползшего с постели Никиту. Тот, прихватив с собой пижамные штаны, бросился к нам, размахивая ими, как флагом.

– Разве ваша травма была приговором? Я видела снимки.

– Мне сказали, если я продолжу, могут быть серьёзные последствия. – Никита протянул мне пижаму. Я не взяла. – Зачем мне это? – обратилась я к нему и показала на постель. Убери. Ты разве не знаешь, куда их нужно положить?

– Знаю.

– Тогда в чём дело?

Сын задумался, как будто неожиданно вспомнил, что вполне может справиться сам, и бросился обратно. Я проводила его взглядом и посмотрела на Денизе.

– Если бы я не ушла, могло бы случиться всё, что угодно. Вплоть до того, что я бы не смогла ходить и иметь детей. Это был сложный выбор, Денизе. Очень сложный. Вы себе не представляете, как