Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пассажиры «Форда» матерились. А кто бы на их месте не матерился?
— Во, дорожка, прости господи, — бормотал сидящий за рулем Корабышев. — Г…о — не дорожка.
— А чего ты хотел? — отозвался из-за его спины устроившийся на заднем сиденье Козак. — Если вся страна — одна сплошная выгребная яма, откуда тут бриллианты возьмутся?
— Не, ну Рижскую трассу-то сделали? Или вон Кольцевую в столице. Нормально, как в Америке.
— А ты давно из Америки-то? — засмеялся сидящий рядом Тощий. — Ну и помолчи тогда. Нашим дорогам до американских, как нам до Луны раком.
Корабышев чувствовал себя уязвленным. В Америке он и правда не бывал. О европейских дорогах судил только по рекламным фотографиям да по телепередаче «Обзавидуйся Михаилу Таратуте».
— Но подъезд нормальный сделать можно?
— Да кто его делать-то будет, нормальный? — усмехнулся Козак. — Кому он нужен?
— Старшой сделал бы.
— А ему на кой? Чем меньше дураков тут ошивается, тем лучше.
«Форд» нырнул в следующую яму, да так ловко, что грязная вода окатила окна. Днище проскрежетало то ли по камням, то ли по железу. Мутные капли поползли по капоту и стеклам.
— … твою мать, — дружно выдохнули попутчики.
Корабышев помолчал секунду и добавил:
— …Прости господи.
— Вообще-то материться нехорошо, — заметил Тощий и улыбнулся. — Но очень хочется.
Он был в превосходном расположении духа. Корабышев осторожно вывел машину из ямы, сбросил скорость почти до черепашьей. До нужного им дома оставалось совсем чуть-чуть. Главное — добраться до поворота, там на дорогу настелены бетонные плиты и луж нет.
«Форд» благополучно миновал последний опасный участок. Три минуты — и он остановился перед высокими металлическими воротами, выкрашенными в сочнозеленый цвет. На опорных столбах маячили видеокамеры. Участок обрамлял высокий — в два с половиной метра, не меньше, — кирпичный забор с пущенной поверху сигнализацией. За забором раскинулся роскошный сад, за садом — не менее роскошный дом, в три этажа, под аккуратной черепичной крышей, с широкими балконами и декоративными башенками по углам.
Тощий прищелкнул языком.
— Завидуй, завидуй, — засмеялся Козак.
— М-да, — пробормотал Тощий, разглядывая особняк через лобовое стекло «Форда». — Знатный домишко. Себе такой бы спроворить.
— Кучеряво жить не запретишь, — мстительно заметил Корабышев, давя на клаксон. — Тем, у кого есть бабки.
Ворота открылись, и «Форд» вкатился на участок. Дорожка была присыпана красным гравием, по обеим сторонам возвышались причудливо постриженные кусты, экзотические деревья и изящные фонари. Среди посадок там и сям мелькали фигуры охранников и чернорабочих — солдат, «купленных» за бесценок в недалекой войсковой части. Пахали, родные, как волы, за жрачку и курево. Рыночная экономика, блин.
«Форд» остановился перед крыльцом, на котором стоял широкоплечий молодой красавец в шелковом китайском халате с причудливым драконом на спине. Человек курил длинную сигарету, картинно вынося руку вперед при каждой затяжке и выпуская дым тонкой струйкой. Лицо красавца носило отпечаток капризного инфантилизма, свойственный людям с привитой с детства завышенной самооценкой. У самого крыльца стояла новенькая спортивная «Мазда» иссиня-черного цвета. Очевидно, курящий являлся ее хозяином, поскольку на старенький «Форд» он посмотрел сверху вниз, с явным пренебрежением, усмехнулся едва ли не брезгливо и при этом стряхнул пепел с сигареты так, словно надеялся, что движение способно развеять привидевшийся ему грязный рыдван.
— Этот-то что здесь делает? — на лицо Тощего набежала тень.
— Да ладно. Стоит и стоит, тебе не мешает, — осадил его Козак.
— Терпеть не могу дураков. «Подняться» не успел, уже скурвился.
— Базар фильтруй, — посоветовал безразлично Козак. — И не лезь в ссору. Аукнется.
Они выбрались из машины и поднялись по ступеням на крыльцо.
— Здорово, мужики, — повернулся к ним красавец. Было видно, что ему доставляет удовольствие демонстрировать себя. Точнее, свое значимое положение. — Как дела?
— Дела у прокурора, — отозвался Корабышев, но легко, без желания обидеть. Протянул руку. И ведь неделю назад ни один из них на Сашу и не посмотрел бы, а сегодня, вон, первыми «краба» тянут. Судьба — индейка. — Домик у тебя, однако… Вон, даже Толик оценил, — и мотнул головой на Тощего.
— Да ну, — пренебрежительно отозвался красавец. — Другой буду строить, побольше. Уже и участок присмотрел путевый. С родничком. Бассейн там соорудим. Машка говорит, корт надо сделать, чтобы как у людей все.
Козак кивнул, словно бы соглашаясь с далеко идущими планами красавца.
— Чего же не сделать, — сказал он, — раз бабки позволяют. Можно и корт.
— Да бабок-то как грязи, — отозвался красавец и засмеялся. — А вот где строителей путевых найти? Болгар, что ли, выписать? Или турков? Не этих же, чернож…х, брать? Они ж, кроме как красть да жрать, ни хрена не умеют.
— А это как дело поставишь, — вмешался в разговор Корабышев. — Некоторым хорошо строят.
— Да? Я чего-то не знаю про такие случаи. — Восхищение приехавших-вестью о постройке «дома с бассейном» угасло, пришла пора переходить к следующему номеру программы. — Может, по стаканчику, мужики? — Тощему Толику эти «мужики», как гвоздем по сердцу. Аж поморщился. — Водку или что-нибудь получше предпочитаете? Коньяк, виски, бренди?
Толик, поигрывавший желваками, прошептал:
— Твою мать, — и, отвернувшись, сплюнул.
— Саша, мы на работе не пьем, — спокойно напомнил Козак. По его тону невозможно было угадать, какие эмоции вызывает у него Красавец.
— Так можно после работы, — торопливо, с легким налетом суеты, предложил тот. — Сходим в баньку, попаримся, выпьем, по шашлычку вдарим. — Красавец запустил руку в карман халата, выудил тугую пачку долларов, потряс в пальцах, демонстрируя толщину «котлетины». — Я приглашаю.
— Не, Саша. Извини, никак не получится, — отозвался Козак. — И рады бы, но…
— …Но жизнь пока еще дорога, — закончил беззвучно тощий Толик.
— Ты лучше скажи, Старшой дома?
— Там… — красавец мотнул головой куда-то за дом. — На огороде возится.
— «Предпочитаете»… Бар-р-ран, — ворчал тощий Толик, пока они огибали особняк и шли к ряду аккуратных, как по ниточке, грядок. — Неделю назад самогонку трескал — за уши хрен оттащишь. Еще и причмокивал. А теперь ему водка плоха стала.
Красавец не соврал. Тот, кого Козак и компания называли Старшим, возился на грядках. Одет он был в пеструю, линялую байковую рубаху, спортивные штаны с пузыристыми коленями и кепку-панаму. На ногах дешевые потрепанные сандалии.
Грядки Старшой любил, ухаживал за ними сам и страшно гордился урожаем. Причуда, конечно. Сейчас вот Старшой медленно и обстоятельно собирал огурцы. Стоял, согнувшись до самой земли, обширным задом к небу. Аж неловко за него делалось.