Однако этим дело не ограничивалось: вся викторианская культура была пропитана восхищением «мадоннами» и презрением к «блудницам». Тогда царил культ женщины-спасительницы, воплощения невинности и чистоты. Лишь она могла усмирить звериное естество в мужчине и исцелить его дух после трудов праведных. Но делать это ей позволялось лишь в законном браке, заключенном после длительных целомудренных ухаживаний. Она представлялась этаким «домашним ангелом»[223], как говорилось в одном популярном тогда стихотворении.

Считалось, что даже до брака мужчины не должны позволять себе некоторые вольности… хотя, конечно, позволяли – двойные стандарты в отношении промискуитета цвели в викторианской Англии пышным цветом, правда, против них шли стеной ярые моралисты, вроде доктора Уильяма Эктона, которые проповедовали не только внебрачное, но и добрачное воздержание для мужчин. В труде «Викторианский образ мысли, 1830–1870» современный исследователь Уолтер Хоутон пишет: «Чтобы оградить тело и разум от порока, мальчика учили относиться к женщинам с бесконечным уважением и благоговейным трепетом», а к некоторым и того больше: «Добродетельных женщин (сестру, мать, будущую невесту) он должен был рассматривать скорее как ангелов, чем как людей – образ, удивительно рассчитанный не только на то, чтобы отделить любовь от секса, но еще и переплавить любовь в поклонение. Поклонение непорочности»[224].

Про «расчет» Хоутон не оговорился, в своей книге он приводит цитату викторианского автора от 1850 года о важности мужского добрачного воздержания: «Откуда берется почтение к женскому полу, внимание к нежным чувствам и искренняя сердечная привязанность, которая является самой прекрасной и светлой стороной любви, очищающей нашу душу? Неужели у кого-то вызывает сомнение, что благородное, рыцарское отношение к женщинам возможно лишь при подавлении, освящении и возвышении страстей?.. И что же в наши дни способно уберечь целомудрие и сохранить остатки галантной самоотверженности? Не очевидно ли, что лучшая защита от плотских страстей и грязных интрижек – это ранний пылкий и добродетельный союз?»[225] По-моему, вполне убедительный пассаж (за исключением термина «подавление», который неверно описывает психодинамику). Целомудренными ухаживаниями автор предлагает поднять женщину до идеала «мадонны», то есть «освятить и возвысить» страсти (раз уж их не удается легко заглушить).

Однако этим польза добрачного воздержания не исчерпывается. Вспомним, как тогда обстояли дела с контрацепцией: не существовало ни презервативов, ни колпачков, ни противозачаточных таблеток. И если муж с женой спали вместе в течение года или двух и не обзаводились потомством, то, скорее всего, один из них был бесплоден. Кто именно, определить, естественно, не представлялось возможным; при этом оба супруга выигрывали, если решались разойтись и попытать счастья на стороне. Развился даже отдельный адаптационный психологический механизм «изгнания партнера», который поощряет взаимное охлаждение при отсутствии «результатов» после многочисленных попыток[226].

Не стану отрицать: весьма спорная теория, но в ее пользу есть несколько косвенных доказательств. Так, во всех культурах мира бездетные браки распадаются чаще[227] (правда, бесплодие редко фигурирует в качестве основной причины разрыва, однако это не противоречит теории, ведь, согласно ей, происходит подсознательное охлаждение к партнеру). Многие пары могут подтвердить, что прибавление в семействе укрепило их брак. Супружеская любовь частично переходит к ребенку и, преломляясь, распространяется на всю семью, включая партнера. Если этого не происходит, любовь, согласуясь с высшим замыслом, постепенно исчезает.

Дарвин опасался, что противозачаточные средства «распространятся среди незамужних женщин и уничтожат целомудрие, на котором зиждутся семейные узы, и их ослабление станет величайшей бедой человечества»[228]. Увы, его предположение оказалось верным, хотя он и не знал тогда обо всех возможных эволюционных причинах этого. Не подозревал он и о глубоко укорененном комплексе «мадонны – блудницы», и о существовании механизма «изгнания партнера». Да что уж там, и по сей день мы еще не до конца разобрались в этих вещах. Обнаруженная корреляция между распространением секса и сожительства до брака и уровнем разводов наводит на размышления, но однозначных выводов делать не дает[229]. Однако отмахнуться от опасений Дарвина, как от брюзжания стареющего викторианца, уже не получится.

Надо сказать, что контрацепция – не единственная технология, повлиявшая на структуру семейной жизни. Женщины, кормящие грудью, часто отмечают ослабление полового влечения, и у этого есть достоверное эволюционное объяснение – в период лактации они обычно не способны к зачатию. Видимо, по той же причине их мужья теряют к ним сексуальный интерес. В таком случае можно предположить, что распространение искусственного вскармливания сделало женщин более похотливыми и сексуально привлекательными. Хорошо ли это для брака, трудно сказать (а вдруг жену потянет не к мужу, а «налево»). Как тут снова не вспомнить доктора Эктона с его безапелляционными сентенциями: «Лучшие матери, жены и домашние хозяйки почти ничего и не знают о сексуальных утехах. Любовь к дому, детям и хозяйству – вот их единственная страсть». Спорить не стану: в Викторианскую эпоху, когда большую часть детородного возраста женщины либо вынашивали, либо выкармливали младенцев, их либидо и правда обычно подавлялось[230].

Наличие детей хоть и скрепляет брак, но не защищает супругов от конфликта интересов. Дети растут, становятся взрослее и самостоятельнее, жена стареет, теряет привлекательность, и эволюционные механизмы, удерживающие мужчину в семье, заметно ослабевают. Урожай собран, поле истощилось – пора искать новое[231]. И чем выше шансы мужчины на успех, тем сильнее это стремление – его подпитывают заинтересованные женские взгляды.