На посеревшем лице француза проступил ужас.

– Я всё расскажу, ваше высокопревосходительство, я не хочу умирать за преступления чёртовой ведьмы! – выкрикнул француз. Потом сник и тихо добавил: – Это долгая история. На самом деле мадам Леже зовут Франсуаза Триоле, она – моя тёща, а её дочь Мари-Элен – моя жена. Я не знаю, как это провернули, но при рождении Франсуаза записала собственную дочь ребёнком своей сестры. Та когда-то поехала искать счастья в Россию и вернулась с большими деньгами и женой графа, вот её-то дочерью и записали Мари-Элен.

– Девушка знала, что Франсуаза – её настоящая мать? – вмешался Штерн. – Она осознавала, что совершает преступление, претендуя на чужое наследство?

Француз пожал плечами и равнодушно подтвердил:

– Конечно. Но Мари-Элен всегда выполняла то, что приказывала ей мать. Десять лет назад, когда я познакомился с Франсуазой, та уже слыла самой богатой процентщицей в Париже. Я, молодой офицер, тогда проигрался в пух и прах. Франсуаза ссудила мне деньги, а потом пообещала, что вернёт расписки и простит долги, если я женюсь на её дочери. Мари-Элен только что стукнуло двадцать, и она показалась мне хорошей девушкой, не то что её ведьма-мать, но после свадьбы тёща слова не сдержала, расписки мне не вернула, а наоборот, стала шантажировать долговой тюрьмой.

Арестант закашлялся и попросил воды, с жадностью выпив стакан, он стал рассказывать дальше:

– Два года назад Франсуаза позвала меня и сказала, что Мари-Элен по бумагам – русская графиня. И вот теперь мы должны поехать в Россию, чтобы, устранив всех родственников, заполучить для Мари-Элен наследство. Тёща обещала мне отдать третью часть от продажи всего, что её дочь получит в России, и вернуть наконец мои расписки. Я согласился, выхода у меня всё равно не было.

– Переходите к делу, – поторопил арестованного генерал-губернатор.

– Сейчас, – засуетился француз. – Я поступил камердинером к молодому графу в Петербурге, а Франсуаза устроилась в имение к остальной семье. Тёща дала мне траву, чтобы я понемногу добавлял её в чай молодого хозяина, но граф чай не любил, а пил только водку, а потом Бельский поймал меня на краже денег и выгнал. Когда в столицу приехала Франсуаза, она просто взбесилась, узнав, что хозяин меня выкинул, и велела убить младшего Бельского. Я к тому времени давно спал с итальянкой – любовницей графа. Та дала мне ключи от дверей. Я подсыпал сонный порошок в вино, чтобы никто не смог меня опознать. Всё прошло, как по маслу: и граф, и примадонна спали. Я заколол их обоих, а деньги и вещи забрал себе. После этого тёща велела мне ехать к ней в губернию и открыть там ресторан. Денег, взятых в столице, хватило, чтобы начать дело.

Генерал-губернатор переглянулся с помощником, и Штерн понял, что они получили подтверждение своим подозрениям, а арестованный продолжал:

– Франсуаза время от времени приезжала ко мне и рассказывала, как идут дела. Свою хозяйку-графиню она постепенно опоила отваром ядовитой травы, старого графа только начала травить, но не смогла довести начатое до конца из-за постоянного присутствия дочерей в комнате. Впрочем, старик всё равно был обречён. А девушек Франсуаза долго не решалась трогать – боялась, что могут её заподозрить, ведь от её травы отказывало сердце, а у молодых оно обычно не болит. Вот моя тёща и придумала отравить крысиным ядом лошадь старшей из дочерей, чем и убила девушку. Только с младшей Франсуаза ничего не успела сделать, граф эту ведьму опередил: выдал дочку замуж. Пришлось ещё и мужа наследницы убирать. Франсуаза написала анонимные письма, стравила мужа молодой хозяйки с красивым соседом и довела ссору до дуэли, а меня предупредила, где ждать. Но там нам не повезло – князь после моего выстрела остался жив. Наследница уехала, никто не знает куда, но Франсуаза не сомневалась, что девушка мертва, ведь моя тёща дала ей в дорогу морс с крысиным ядом.

– А какова роль Мари-Элен? – спросил генерал-губернатор.

– Когда Франсуаза посчитала, что никого из Бельских в живых уже не осталось, она письмом вызвала Мари-Элен сюда. Старая ведьма к этому времени обвенчала дочь с разорившимся русским князем. Тот ведь не знал, что Мари-Элен уже замужем. Русский должен был помочь нам получить наследство в соответствии с местными законами.

Ресторатор замолчал, в кабинете повисла тишина, лишь поскрипывало перо – писарь быстро записывал показания.

– Хорошо, это мне понятно, но откуда у вас фальшивые деньги? – грозно спросил Ромодановский.

– Ассигнации принесла Мари-Элен, когда пришла на встречу с матерью. Клянусь, девчонка заявилась в ресторан со шляпной картонкой, набитой этими деньгами. Мари-Элен вынула четыре пачки и отдала их мне, сказав, что это – оплата за мои старания. Тут Франсуаза как будто взбесилась: она кинулась на меня, вырвала деньги из рук и спрятала их обратно в шляпную картонку, а потом всё увезла с собой в имение. Франсуаза не заметила, что одна ассигнация упала под стол. Я её поднял, но мне не было известно, что деньги фальшивые.

Всё встало на свои места, а преступления наконец-то были раскрыты. Показания свидетелей записали, арестованного увели, с ним отбыл и полицмейстер, в кабинете остались лишь генерал-губернатор с помощником и Штерн. Поверенный довольно улыбался: он выполнил свою миссию, смог защитить интересы доверительницы, да и честь семьи Черкасских, в общем-то, осталась незапятнанной. Все преступления совершались либо по указке французской авантюристки, либо её руками. Князь Василий оказался фигурой подневольной и пассивной, да и озвучивал лишь то, что считал правдой. Каким бы неприятным человеком ни казался Василий Черкасский, он не был ни убийцей, ни преступником. Это теперь стало главным. Князь Алексей и Катя обязательно это поймут! Штерн постарался донести свою мысль до собеседников:

– Я рад, что всё наконец-то разъяснилось! Преступниками руководила эта ужасная мадам Леже. Князь Василий находился целиком в её власти, к тому же, как мне кажется, он даже не представлял, что документы его жены – фальшивка.

– Похоже на то, – кивнул генерал-губернатор, – вон мой помощник всё рвался арестовать князя Василия, когда у него жена и тёща сбежали, а я спросил: «Что ты предъявишь?»

Ромодановский укоризненно глянул на порозовевшие от смущения щёки Щеглова и пожурил:

– Молодо-зелено, жизни не знают, одни благородные идеалы в головах…

– Нечего князю Василию предъявлять! Скорее всего, он – тоже жертва, – воодушевился Иван Иванович. – Конечно, с общепринятой точки зрения, этого родственника моих доверителей сложно назвать достойным человеком, но, согласитесь, это не преступление.

Генерал-губернатор возражать не стал, и крайне довольный Штерн засобирался в обратный путь. Он пообещал, что подождёт, пока в канцелярии скопируют письмо французского адвоката о судьбе Анн-Мари Триоле, и лишь потом уедет. Проводить Штерна вызвался Щеглов. Они дождались, когда всё тот же понимавший по-французски писарь снимет копию с письма. Штерн спрятал подлинник в свой портфель и отправился к экипажу. Щеглов спустился вместе с ним. Уже на крыльце он спросил: