— Очень много, с тех пор как первый из Борджа занял престол святого Петра. Теперь они облепили кардинала Родриго и его сынка в ожидании, когда он станет Папой.

— Итальянцы не совершат дважды ту же ошибку. Как только выгнали французов, коллегия кардиналов целиком оказалась у них в руках, — заметил Пико и снова посмотрел на испанца.

Но тот, казалось, отвлекся на беседу с соседями по столу.

— Совершат, рано или поздно. Это нация безумцев, Джованни. Вместо того чтобы объединиться вокруг синьора, достойного зваться этим именем, они грызутся, как собаки за кость, и кончат свои дни в руках такого вот мясника. И нас всех приведут к краху.

— Вы намекаете на Лоренцо Медичи, вашего патрона, или имеете в виду миланского герцога Лодовико Моро? — не унимался Пико, которому не терпелось преодолеть уклончивую сдержанность собеседника.

Манетто упрямо поджал губы, словно сожалея о своих словах. Потом процедил сквозь зубы:

— Только одному человеку было дано все, чтобы стать властителем Италии. Все, кроме удачи. Его имя Сиджизмондо Малатеста[52].

— Тиран из Римини? — воскликнул пораженный юноша.

Впрочем… в студенческой среде в Падуе и Болонье о нем все еще говорили с восхищением, хотя его уже пятнадцать лет как не было в живых. Мало кому удавалось настолько поразить всеобщее воображение своей отвагой, граничащей с безрассудством. А больше всего — полным презрением к условностям, приверженностью новым идеям и свободой от предрассудков на грани богохульства. Властителем Италии… А что, пожалуй, смог бы…

— Да, тиран. Но вместе с тем — человек, первым распознавший гений Альберти и назначивший его своим личным архитектором, — парировал Манетто, пристально глядя Джованни в глаза. — Может быть, Леон Баттиста получал от него гораздо больше, чем заказы и протекции.

— И что же?

Пико разбирало любопытство. Аббревиатор тоже намекал на тесные связи между архитектором и властителем Римини.

— После того как Леон Баттиста воздвиг ему фамильную капеллу… странный храм, из-за которого раскричался Папа Пий Второй, когда увидел, что храм украшен магическими знаками… Так вот, потом Сиджизмондо затеял еще одно предприятие. Он решил отправиться на Восток и отбить Грецию у турок.

— Знаю. Это была его последняя авантюра, надо сказать успехом не увенчавшаяся.

— В его лагере вспыхнула чума, выступлению препятствовали и другие бедствия, в том числе непогода. Однако старому полководцу удалось ударами мечей пробиться из окружения к цели: укрепленному монастырю Мистра, затерянному в горах Мореи.

— Но зачем? — удивился Пико.

Манетто прикрыл глаза.

— Точно так же были в недоумении все, кроме тех, кто хорошо его знал. В этом месте покоились останки его учителя, Джемисто Плетоне[53]. Малатеста приступом взял монастырь и увез прах с собой, чтобы захоронить в своей фамильной капелле.

— Наверное, он хотел воздать почести тому, кем так восхищался, — предположил юноша.

— Несомненно. Но знаете, какие ходят слухи? Будто бы Сиджизмондо вывез с Востока не только останки учителя. Вместе с телом в монастыре Мистра были погребены некие документы, которые Плетоне отыскал на Востоке. Он привез их с собой на собор во Флоренцию и, конечно же, показал Лоренцо Медичи. И как вы думаете, кому Сиджизмондо доверил эти документы?

— Леону Баттисте? — вскричал Пико, чье любопытство все возрастало.

Он вдруг понял, что произнес это слишком громко, потому что сотрапезники начали к нему внимательно приглядываться, и сразу понизил голос:

— Правда ему?

— Может, и ему, но кто поручится, что все это не легенда? — отрезал Манетто.

Он обрел свой обычный бесстрастный вид, словно потеряв всякий интерес к разговору. Пико силился понять, были ли все его намеки случайными. Он ожидал, что Манетто продолжит рассказ, но флорентинец рассеянно обводил взглядом гостей, как будто кого-то высматривая.

— А вот это кто? — спросил Джованни, проследив за его глазами и указав на высокого пожилого человека, сидевшего вместе с группой, которую они видели на лестнице. Его благородное лицо обрамляли длинные седые волосы, спадающие на плечи. Судя по прическе, это был художник или философ.

Он увлеченно беседовал с Помпонием Лаэтом.

— Вон тот? Это Антонио Перфетти, гуманист из Неаполя, большой знаток права. Он занят розысками античных текстов для Неаполитанского королевства. Соседи по столу разделяют его страсть к древностям. Перфетти большую часть своего времени проводит на развалинах храма Изиды. Он даже решил поселиться где-нибудь неподалеку.

В голосе Манетто Пико уловил оттенок недоумения, словно флорентинец не был уверен, так ли это на самом деле. Он собрался еще о чем-то спросить, но тут, заглушая все голоса, громко грянула музыка. Кравчие еще раз наполнили бокалы гостей вином из серебряных кувшинов, и в зале снова появился церемониймейстер, который направился прямо к кардиналу.

Пико заметил, как он наклонился к Риарио и что-то шепнул ему на ухо. Тот согласно кивнул.

Тогда церемониймейстер торжественно обратился к гостям:

— Синьоры, предлагаем вашему вниманию еще одно из удовольствий сегодняшнего вечера. Благородные рыцари Неаполитанского королевства исполнят аллегорию в лицах.

Со стульев как один поднялись несколько человек в ярких одеждах. Они поклонились сначала кардиналу, потом всем присутствующим.

Антонио Перфетти тоже присоединился к приветствию, ограничившись скромным кивком головы. Однако у Пико сложилось впечатление, что главным в этой группе был именно он. Его догадку подтвердил кардинал, который слегка поаплодировал, обратив свои аплодисменты в адрес Перфетти.

Слуги засуетились, быстро гася свечи в светильниках. По залу, погрузившемуся в темноту, пронесся шепот изумления. Шутки, смешки и восклицания полетели с одного конца стола на другой, словно присутствующие стремились как можно скорее заполнить пустоту, возникшую вместе с полумраком.

Внезапно тьму разорвала вспышка света. Под ритмичный аккомпанемент колесных лир, с длинными факелами в руках, в зал вбежали маски обоего пола. От факелов рассыпалось множество искр, которые падали на столы и гасли в тарелках и кубках.

Звуки музыкальных инструментов, нараставшие вместе с темпом стремительных движений танцоров, теперь слились в медленную мелодию. Ее ритм подчеркивали удары бубнов.