В то время как реакционные силы активно используют традиции, левые оказались неспособны к этому, ибо утратили свою главную традицию — активной борьбы против капитализма. Однако будущее развитие левого движения неизбежно потребует возвращения к фундаментальным принципам социалистической идеологии. Это постепенно начинает осознаваться теоретиками, хотя все еще отвергается политиками. Оскар Негт, вероятно, последний теоретик Франкфуртской школы, пишет, что на пороге нового века левым необходим «возврат к традиции».[158]Так же считает и Андре Бри, идеолог Партии демократического социализма в Германии. Призывая к радикальному обновлению левых взглядов, он подчеркивает: «Современная социалистическая мысль для меня есть также — критическое — возвращение к Марксу (и одновременно поворот, к новым вопросам современного капиталистического общества и глобальным вызовам».[159]

Речь не идет о культивировании ностальгии по «золотому веку» рабочего движения, хотя использование ностальгии для политической пропаганды — прием вполне допустимый и эффективный. Просто там, где левые решаются быть верными самим себе, им удается вернуть себе политическую инициативу. Общество испытывает в равной степени потребность в новых идеях и в прочных традициях.

Возвращение к марксизму означает, прежде всего, восстановление «классового подхода» в качестве центрального элемента в политическом мышлении левых. Классический марксизм никогда не утверждал, будто противоречие между трудом и капиталом является единственным или обязательно самым острым. Не утверждали Маркс и Энгельс и того, что общество полностью и без остатка делится на классы (достаточно вспомнить их рассуждение о том, что в Германии начала XIX века классов не было). Они лишь утверждали (и совершенно справедливо), что противоречие между трудом и капиталом является ключевым, что без него не могут быть разрешены другие противоречия и проблемы. Классовый «редукционизм» был действительно свойствен марксистской мысли начала XX века. Поняв «центральное» противоречие эпохи, многие левые аналитики как бы освободили себя от необходимости думать о «второстепенном». Между тем «второстепенное» не менее реально, нежели «главное», и понять одно без другого невозможно. Отсюда нарастающая бедность и бессодержательность, схематизм, примитивизм марксистского анализа, в конечном счете, приведшая к дискредитации всей левой традиции. И все же, осознав богатство и неоднозначность социальной жизни, мы не должны забывать, что она определенным образом структурирована. Многие социологи на Западе отмечают, что класс уже не играет в обществе и жизни людей той огромной роли, которую он играл прежде, тем более что свой социальный статус люди в большей степени осознают через потребление, а не через производство.

В Восточной Европе и Латинской Америке мы видим массовое деклассирование трудящихся, их атомизацию. И все же потребление невозможно без производства, а деклассирование — без классовых структур. Противоречие между трудом и капиталом остается центральным и фундаментальным, несмотря на появление множества новых и обострение старых проблем.

Противостояние труда и капитала — не только борьба интересов, но и противоположность ценностей, принципов, морали. Лишь опираясь на подобную твердую основу, этический социализм может иметь какой-то позитивный смысл. Общественная потребность в «возвращении» исторического марксизма дает о себе знать уже с середины 1990-х годов. Показательно увеличение спроса на марксистскую литературу и курсы «классического» марксизма, отмечаемое с 1998 года в западных академических структурах. Не менее существенным показателем является и усиление радикальных политических групп, открыто провозглашающих связь с марксистской традицией. Вопрос о том, в каких формах произойдет подобное «возвращение», остается открытым, но к началу 2000-х годов оно уже становится фактом интеллектуальной и политической жизни.

Революционная теология Гейдара Джемаля

В то время как марксистская интеллигенция пребывала в нокдауне, радикальные антисистемные идеи начали возникать в новых и достаточно неожиданных для левых формах — например, внутри исламской культуры.

После террористических актов 11 сентября 2001 года ислам стал модной интеллектуальной темой. Одни пугали всевозможными угрозами, исходящими от мусульман, другие боролись с «исламофобией», а третьи строили всевозможные культурологические теории. Поражает, что в массе опубликованных на русском и других европейских языках работ почти нет книг, написанных самими мусульманами, отражающих их собственные взгляды и видение мира, дискуссии, происходящие в их собственной среде.

В этом плане работы Гейдара Джемаля являются редким и значимым исключением. Другой вопрос — насколько можно судить о современном исламе по его статьям и книгам. Ведь Джемаль не просто философ и теолог, но и общественный деятель, занимающий самостоятельную позицию, решительно противопоставляющую его большинству мусульманского духовенства. Больше того, не будет преувеличением сказать, что взгляды Джемаля более активно обсуждались в России среди левых, нежели в мусульманских общинах.

Идеи Джемаля могут рассматриваться как исламский аналог «теологии освобождения», распространенной среди радикальных католиков Латинской Америки. В книгах «Революция пророков» и «Освобождение ислама» Гейдар Джемаль четко обозначает свои политические позиции на левом фланге общества.[160]Свою миссию автор «Освобождения ислама» видит в том, чтобы соединить потенциал сопротивления, накопленный в исламе, с опытом и структурами левого движения. При этом практика политического ислама в современной России подвергается Джемалем уничижительной критике. Он вспоминает, как представители Исламской партии возрождения в качестве серьезного требования выдвигали замену воскресенья пятницей в качестве выходного дня. «Проблема в том, что люди, занимающиеся политикой от ислама, как правило, просто-напросто не знают, что делать. И когда они пытаются выйти из этого тупика, их фантазия не идет дальше пресловутой пятницы. Хотя, по сути дела, это выдает их примитивный внутренний маргинализм и колоссальную ущербность. Так же, наверное, робинзоновский Пятница всерьез отвоевывал себе право на ношение камзола на голое тело во время великосветских раутов своего хозяина».[161]

Ключевым для теологии Гейдара Джемаля является понятие «авраамической религии». Начавшееся со времен Авраама поклонение единому Богу создает непрерывную религиозную традицию, объединяющую иудеев, христиан и мусульман в общую семью. В подходе Джемаля нет места ни религиозной нетерпимости, ни пресловутому «диалогу культур» и религий, поскольку и делить-то изначально нечего. Подобный подход вполне логично укоренен в исламской культуре.