Сопротивление или революция?

По мере того, как левое движение возвращалось на политическую сцену, все более популярным становился лозунг «сопротивления». Мало какое слово повторяется так часто на митингах, в дискуссиях и в декларациях, мало какое слово несет такой положительный эмоциональный заряд. Сопротивление — это стойкость, верность своим принципам, готовность бороться наперекор всему, невзирая на неравенство сил и очевидную для обывателя обреченность борьбы. Логика сопротивления — экзистенциальна. Я не рассчитываю шансы. Я просто стою на своем. Даже если я не могу победить, даже если я знаю, что обречен на поражение, я все равно должен дать бой, ибо всякое иное поведение — предательство. Не только по отношению к своему делу, но и по отношению к самому себе.

Именно так приходилось бороться против наступающей реакции на протяжении 1990-х годов. Тактические соображения отступали на второй план. Те, кто оценивали шансы на успех, быстро отказались от борьбы, пополнив ряды перебежчиков, рассуждающих о бесперспективности марксизма и самоочевидной эффективности свободного рынка. Другие стали поклонниками Тони Гидденса, соратниками Тони Блэра, немецкими «красно-зелеными» министрами и «социально озабоченными» депутатами от «Единой России», которые каждый законопроект, направленный на ограничение прав трудящихся сопровождали извержением «прогрессистской» риторики. Нигде не найдешь столько бывших революционеров, как среди этих господ. Они бы с удовольствием низвергали капитализм, но по здравому размышлению, обнаружив, что революция — дело отделенного будущего, а жизнь коротка, и карьеру надо делать быстро, предпочли пойти в услужение разоблаченному им злу. При этом ни на минуту не переставая гордиться своим революционным прошлым и при каждом удобном случае пытаясь извлечь из него моральную или материальную выгоду.

И все же, в логике сопротивления есть своя моральная двусмысленность, которая становится очевидной тем более, чем эффективнее мы сопротивляемся. Дело в том, что капитализм вполне может пережить сопротивление себе. Чего он не может пережить, так это революции, которая его уничтожает. Революции могут быть неудачными, более того, подавляющее большинство революционных попыток именно таковыми и оказываются. Но, как говорил перед смертью Жан-Поль Сартр, от неудачи к неудаче идет вперед прогресс человечества. Если бы не было этих неудачных попыток, мы, наверное, все еще жили бы в каменном веке. Незавершенные и даже потерпевшие трагическое поражение революции значат для истории больше, чем целые десятилетия «спокойного» развития, ибо мир, переживший подобное социальное потрясение, уже не может быть прежним. Вернемся, однако, к идеологии сопротивления. Неслучайно слово это было произнесено генералом де Голлем в самом к начале Второй мировой войны, когда мощь нацистской Германии казалась непреодолимой, а дело свободной Франции безнадежно проигранным. Страна была оккупирована, армия разгромлена, значительная часть элиты предала республику или бросила ее на произвол судьбы. Естественно было в таких условиях поднять знамя сопротивления. После Сталинградской битвы взгляд на борьбу радикальным образом менялся. Надо было уже не просто выстоять, но и победить. Победа, благодаря стойкости и самопожертвованию первых лет войны, стала реально достижимой, но для того, чтобы приблизить ее, надо было действовать уже по-другому. Нужна была тактика, стратегия, координация. Нужна была эффективность и организация, которые совершенно не обязательно требовались для каждого акта сопротивления, ибо подобные акты носили в первую очередь моральный характер.

После массовых демонстраций 1999 года в Сиэтле, когда под давлением протестов Всемирная Торговая Организация вынуждена была отложить очередной раунд глобальных переговоров об очередной волне неолиберальных реформ, идеолог антиглобалистского движения Уолден Белло заявил, что это был Сталинград современного капитализма.[169]Точно так же, как под Сталинградом Красная Армия переломила хребет германскому вермахту, так и массовое сопротивление в Сиэтле нанесло стратегическое поражение неолиберальному проекту.

К сожалению, Белло ошибался. Сиэтл можно сравнить скорее с битвой за Москву, в которой обороняющиеся показали, что могут выигрывать сражения, но до решающей победы над нацизмом было еще очень далеко. Стратегический перелом в борьбе против неолиберального капитализма еще не наступил. Однако возникла новая ситуация, когда одной лишь решимости и твердости недостаточно. Надо учиться побеждать.

Тактика и организация становятся принципиально важны. Возникает потребность в позитивных программах и политически эффективных методах работы. Возможны компромиссы, приобретающие стратегическую и моральную осмысленность: ведь они позволяют приблизиться к целям борьбы, которые становятся совершенно конкретными и реальными.

Сопротивляясь, мы достигаем своеобразного морального комфорта. Разумеется, есть принципиальная разница между теми, кто проповедует свои идеи с западноевропейской кафедры, и теми, кто сопротивляется власти транснациональных корпораций где-нибудь в Нигерии или Индии, ежедневно рискуя здоровьем и даже жизнью. Однако больше всего об идеалах сопротивления говорят именно те, кто меньше всего рискует, их отстаивая.

Дело, разумеется, не только в репрессиях. Моральный риск не менее, а, в конечном счете, даже более значим. Можно жить, по выражению великого русского писателя Салтыкова-Щедрина, «применительно к подлости». Можно просто говорить «нет» системе и удовлетвориться этим. В последнем случае мы избегаем множества сложных и морально неоднозначных вопросов. Ведь практическая деятельность, направленная на решение конкретных задач, заставляет нас постоянно принимать решения. Эти решения оказываются спорными, они могут быть ошибочными. Они ставят моральные вопросы, на которые у нас нет готовых ответов. С кем можно сотрудничать, а с кем нет? Где границы допустимого компромисса? У кого можно принять денежные пожертвования, на каких условиях? Как обеспечить единство и эффективность организации, сохраняя при этом в ней демократическую жизнь? Как использовать разногласия между нашими врагами на пользу нашему делу? Как бороться за власти одновременно сознавая, что власть развращает? Вопреки знаменитому афоризму Черчилля, малая толика власти развращает даже больше, чем власть, полученная во всей ее полноте.

Короче, как победить дракона и не стать самому похожим на дракона?

На подобные вопросы нет общеупотребительных теоретических ответов. Отвечать на них можно только практическим действием, совершая поступки, осознавая связанные с ними моральные и политические риски, критически оценивая собственные ошибки. Единственная гарантия в том, что Действуют не отдельные люди, а массы. Одиночки, даже героические, даже мудрые и вооруженные передовой теорией, то и дело ошибаются. Массы тоже нередко заблуждаются. Им свойственно поддаваться иллюзиям, загораться энтузиазмом, а порой и впадать в депрессию. Именно депрессия масс после поражений 1980-х годов подтекстовывала ощущение глобальной безнадежности в 1990-е годы. Но критически мыслящие интеллектуалы для того и нужны, чтобы увидеть перспективы и опасности, не замеченные массами. А массовое движение, если оно способно развиваться и учиться, может и должно поставить под контроль «своих» интеллектуалов и политиков. Далеко не всегда люди способны учиться на своих ошибках. Но ошибки одних могут быть исправлены другими.