— У троянцев было гораздо более здравое представление о своих богах. Они могли радоваться…

— Отношениям между полами? О да. Это часть их божественности. И это нас с ними объединяет.

— Я думал, вы христианка, София.

— Не здесь. Христианство не имеет ничего общего с Троей. — Она подняла фигурку, чтобы на нее падал свет. — Это богиня жизни. Равновеликая Рее. Сейчас вы видите? Мне кажется, это детская игрушка. Или, возможно, амулет, который носили на шее. Видите? Вместо лица нарисован круг.

— Не думаю, что она предназначалась для ребенка. Слишком свирепа.

— Я бы не назвала ее свирепой. Древнее изображение, только и всего.

— А что вот это? — Торнтон поднял тяжелый предмет из диорита с пятью шарообразными выступами.

— Видите эти едва намеченные линий? Это ожерелье. Значит, этот шар — голова. — София поставила фигурку правильно. — Руки-ноги на месте, — сказала она. — Удивительно, в ней до сих пор сохранился дух.

Торнтон шагнул назад.

— Она могла принадлежать тому ребенку.

— Скелет которого мы нашли? Боюсь, его дух отлетел.

— Разве это прежде всего дает ребенку жизнь? Дух?

— Конечно, — ответила она.

— Я обычно называю это душой.

— О, душа так медлительна. Она существует в нас наподобие какого-то камня. А дух прыгает и пляшет. Это сок в стволе дерева, кровь в венах.

— Никогда не знаю, говорите ли вы всерьез, София.

— Да я никогда не бываю серьезной.

— Я видел вас серьезной. Когда вы молчите и смотрите через равнину в сторону Геллеспонта и крутите прядь волос на пальце.

— Вы наблюдали за мной! Это нечестно.

— Я часто наблюдаю за вами.

— Не делайте этого. Сейчас я говорю серьезно, Александр. Прошу вас, не делайте этого.

Увидев ее ужас, он понял, что зашел слишком далеко. Он огляделся вокруг, чтобы не встречаться взглядом с Софией, и заметил ее плащ и шляпу, небрежно брошенные на кровать. На тумбочке лежала пачка американских сигарет Оберманна.

— Вам здесь уютно, София.

— Уютно? Я бы так не сказала. — Она засмеялась. — Я справляюсь, как выражается муж.

— Но вам нравится ваша работа здесь.

— Теперь это моя жизнь. — София с минуту помолчала. Она уже жалела, что не сумела скрыть от него недовольства. — Я никому этого не говорила.

— Я восхищаюсь вами, София. — Он правильно понял ее взгляд. — Я ничего никому не скажу.

Торнтон вернулся к себе и достал начатое письмо, адресованное главе Отдела древних исторических рукописей Британского музея. Алфред Граймс был его коллегой и другом, и Торнтон чувствовал, что должен написать ему о том, как найденный после землетрясения маленький скелет рассыпался в прах у них на глазах. Таким образом, этот факт был бы письменно зафиксирован, хотя и в неофициальной форме, и послужил бы свидетельством реального состояния дел в Трое.

"Мой дорогой Граймс, — начиналось письмо. — Я здесь, на вершине крепостного холма Гиссарлык, иначе известного как Троя. Во многих отношениях это славное место — нигде больше в мире земля не открыла так много остатков древних поселений, лежащих один над другим, со всем их богатым содержимым. — Далее Торнтон описывал слои различных поселений Трои и, в частности, объяснял открытие "сожженного города", о котором, как считается, писал Гомер. На второй странице он выражал свой восторг по поводу возможности изучения глиняных табличек. — Я действительно считаю, что это один из первых образцов письма в мире, — писал он Граймсу. — Возможно, эти таблички появились прежде надписей в Месопотамии, но по этому, как и по многим другим вопросам, я еще не пришел к определенным выводам".

Он описал свои не слишком успешные попытки дешифровки этих символов и, тем не менее, подтвердил свою веру в то, что, в конце концов, "найдет путь сквозь все эти дебри".

Он на мгновение остановился, затем начал новый абзац.

"Тебе известна репутация герра Оберманна как довольно агрессивного и властного человека. Репутация вполне заслуженная. Он настоящий тевтонец, а на археологию смотрит как на инструмент для своих теорий и полностью пренебрегает доказательствами. Он приказывает разрушить что-либо римское или греческое, чтобы можно было обнаружить нечто более древнее. Когда бывают найдены глиняные черепки, относящиеся к классической древности, он выказывает неудовольствие и, если в ходе работ они попадают ему в руки, выбрасывает их! Он недовольно смотрит на каждый стремевидный сосуд, появляющийся из земли. Кроме того, произошел один прискорбный и довольно неприятный случай. — Торнтон кратко изложил историю находки детского скелета, рассыпавшегося в прах. — Я нисколько не сомневаюсь, что видел зарубки ножа на костях и еле ды содранной с костей плоти, но герр Оберманн не скрывал глубочайшего безразличия, более того, он явно обрадовался, когда скелет этого бедного существа начал рассыпаться под нежелательным воздействием воздуха. Он отказался поверить, что его благословенные троянцы практиковали ритуальное жертвоприношение или ритуальный каннибализм, несмотря на то, что подобные обычаи известны у других первобытных племен. По его убеждению, его троянцы вовсе не таковы. Они гомеровские герои в блистающих доспехах. — Торнтон снова остановился, обдумывая написанное. — Итак, я прошу тебя сохранить письмо до моего возвращения, когда я решу опубликовать подробное описание этого случая. Прилагаю рисунок, сделанный на месте погребения".

Далее шли добрые пожелания другим коллегам из Британского музея и подпись: "Сердечно твой, А. Торнтон. Затем он положил письмо в конверт и запечатал".

На следующее утро Торнтон отдал письмо турецкому мальчику, Рашиду, в обязанности которого входило ездить с поручениями в Чанаккале.

Оберманн шел к "арсеналу", где хранились находки; он дал складу такое название после того, как был найден меч. Он видел, что Торнтон вручил Рашиду небольшой пакет и, подождав в дверях, пока Торнтон не ушел, подозвал мальчика.

— Что это у тебя, Рашид? — Он бросил взгляд на адрес на конверте. — Я сегодня утром поеду в Чанаккале и возьму письмо. — Он дал мальчику его обычные чаевые. — Не говори мистеру Торнтону, а то он велит тебе вернуть его деньги.

Оберманн вернулся домой, зная, что София занята на раскопках: в траншее было найдено несколько нефритовых бусин. Оберманн вынул письмо из конверта и, тихонько насвистывая, быстро прочел его.

— Англичанин озадачен моим поведением, — сказал он вслух. — Меня не назовешь славным парнем. — И он сжег письмо на свечке.

София заметила вечером за ужином, что муж веселее и общительнее, чем обычно. Особое внимание он выказывал Торнтону, настаивая, чтобы тот положил себе еще консервированных персиков, которые он полил кюрасо из фляжки, взятой к столу.

— Это не амброзия, — заметил он. — Но и мы не боги. Мы смертные. И должны питаться консервированными персиками. Они вам нравятся, мистер Торнтон?