— Я узнала его по плавкам и татуировке, — со всхлипом объяснила Юля. — А как вы себе представляете опознание груды растерзанного мяса и костей?! Которое на следующий день еще и обрело характерный запах! Если бы не мое отупение в тот момент, я бы умерла, наверное, прямо там же!..

Раздражение Невзорова душило непомерно. Даже под правым ребром заныло, как он зол был на нее и на себя, понуро бредущего у нее на поводу.

Зачем ему это? Зачем?! Нужно было отказать ей, послать в отдел или ко всем чертям. Почему эта женщина должна была непременно оказаться в такой нелепой ситуации, а? Почему ему нельзя было с ней встретиться в нормальной обстановке? В кафе, к примеру, на вечеринке или на кухне у лучших друзей. Приглашал же его несколько дней назад к себе Валя Смирницкий для знакомства с какой-то барышней. Почему эта Юля не могла этой барышней оказаться? Почему она непременно должна была быть вовлечена в какую-то беду, из которой ему непременно следовало ее вытаскивать?! Как в дурацкой мелодраме, где непременно имеется злодей, жертва и герой, спешащий на помощь несчастной жертве.

— Вся наша жизнь из этого складывается, — пожала она плечами, когда Невзоров озвучил свое раздражение вслух. — И романы пишутся из жизни, и фильмы снимаются. В основе сюжета непременно лежит чья-то реальная история. Разве не так? Или вы считаете, что в жизни все гораздо проще и приятнее? Нет, поверьте. Не так это! В жизни все гораздо прозаичнее, страшнее и отвратительнее. Художественный вымысел, так любимый цензурой, отсутствует.

Хорошо говорила, правильно. Невзоров покосился на ее голое плечо, отливающее матовой белизной в лунном свете. Тут же подумал, что к дамочке даже южный загар не пристал. Может, некогда было ей там загорать, мужа неверного пасла. Пасла, пасла, а потом взяла и убила.

— Я его не убивала. Я думала, что он уже мертв, — она испуганно от него отшатнулась. — Почему вы думаете, что могло быть по-другому?!

Могло быть по-другому, еще как могло!

Затеяли, к примеру, супруги совместную аферу со страховкой. Какого-нибудь бомжа в полуобморочном состоянии под винт сунули, предварительно сделав ему наколку. Она потом опознает труп, получив на руки все соответствующие документы о его смерти. Возвращается домой одна, муж к тому времени успел вернуться и спрятался где-нибудь. Хотя бы вон и в той квартире на набережной. Они затаились и ждут выплаты страховки. И тут вдруг…

Вот тут могли быть варианты.

Или Юле Миронкиной с чего-то расхотелось делиться с собственным мужем деньгами. Или узнала о его многочисленных изменах и снова расхотела с ним делиться. Или себе любовника успела завести и снова решила не делиться с мужем деньгами.

Короче, убивает его либо она, либо ее сообщник. Все ведь выгодно как. Он ведь уже по документам мертв, доделать-то осталось всего ничего: всего лишь физически умертвить афериста.

Так, так, так…

Тогда зачем ей было поднимать весь этот шум? Домогаться помощи Невзорова зачем? Убили и убили, труп спрятали понадежнее. Его ведь даже и искать никто не станет, он уже давно мертв.

Не клеилось у Невзорова обвинение Юли Миронкиной в убийстве собственного мужа.

Ладно, можно и по-другому.

Аферу они затеяли вместе, а убил ее мужа кто-то еще. Вот она и в панике.

— Уверяю вас, я ничего не знала ни о страховке, ни о том, что Степан жив, — с усталым вздохом возразила Юля, когда Невзоров перечислил ей всевозможные варианты.

— Тогда почему?.. Вернее, как он мог надеяться на то, что ему удастся завладеть деньгами, которые получите вы по страховке?! Вы получили, забрали их себе, как потом он мог забрать их, скажите мне?!

— Не знаю! Я ничего не знаю! Может быть… Может, он хотел их как-то выкрасть у меня?

— А вы бы их стали держать дома, под подушкой?! — Невзоров снова покосился на ее плечо.

Кожа светилась, как у мраморной статуэтки, черт бы побрал все на свете. Им с Надькой на свадьбу подарил кто-то из родственников такую, помнится. Статуэтка танцовщицы в пышных одеждах и с оголенными плечами. Надька поставила ее на комод возле окна. И Невзоров много раз дивился игре света-тени на отполированном камне. Днем под солнцем каменные плечи отливали розовым. Ночью от света фонарного столба, бьющего в окно, мрамор как будто изнутри начинал светиться.

Статуэтка эта давно сгинула куда-то. Может, Машка маленькая расколошматила, может, Надька сама убрала, сочтя ее немодной. Он и забыл о ее существовании и не вспоминал никогда, пока не уткнулся сейчас взглядом в плечи этой женщины, сидевшей сейчас бок о бок с ним.

Красивая кожа, холеная. Дотронься, поди, прохладная и шелковая на ощупь. И пахнет наверняка каким-нибудь эдельвейсом. Он и не нюхал его никогда, и в глаза не видел, только на картинках разве что. Но ему всегда казалось, что этот цветок, растущий высоко в горах на снеговых проталинах, должен пахнуть непременно свежо и прохладно, весенней талой водой, гонимой солнцем по острым скалам в луга.

— Почему непременно под подушкой? У нас в квартире сейф есть, встроенный в стену. Там бы и держала.

— А услугами банка воспользоваться не пробовали? — поддел он язвительно. — Существует еще и такая услуга.

— Я знаю, — не обиделась Юля. — Можно было бы и банком воспользоваться, просто… Просто мне с этих денег нужно будет долги раздать.

— Что за долги? — тут же насторожился Невзоров.

— Мне позвонили…

И Юля подробно рассказала Невзорову о сумбурном напоминании о кредиторской задолженности Степана перед неизвестными ей бандитами.

— Хм…

Невзоров задумался.

Это было уже кое-что. Этот звонок мог быть срежиссирован как самим погибшим, так и быть пушкой чистой воды. Узнали какие-нибудь мошенники о том, что малый не вернулся с моря, погибнув там, узнали о том, что за полгода до этого он изъял свои средства из оборота, и решили развести наивную дамочку на бабки. Припугнули, нажали, оговорили конкретные сроки и теперь сидят и потирают руки в ожидании легкой наживы.

Но бандитов-то она могла и выдумать, так ведь? Да запросто.

— У вас телефон не с определителем?

— Нет. Мне редко кто звонил. А услуга платная. Степан считал, что это ненужное расточительство.

— Прижимист был, так?

— Не знаю. Я как-то не задумывалась. Жила себе и жила. Почти не работала.

— Как это почти? А вы разве не учительствуете?

— Немного… На дому. Ко мне ходят дети заниматься. Репетиторством занимаюсь скорее для удовольствия, чем для заработка. Степан считал, что жена должна сидеть дома.

Ага! Так легче ее обманывать. Сидение дома подразумевает ограниченность в общении. А чем меньше контактов, тем меньше вероятности, что тебя рано или поздно накроют с поличным.

— Но совсем без дела трудно. Отупеть можно, потерять себя, как личность. Вот я и набрала детей. Двое с утра приходят по понедельникам, средам, пятницу. Двое с обеда по вторникам, четвергам, субботам. Сейчас у них каникулы.