— А как же! Он заехал ко мне домой. Вот только… — Директор музея взял мой календарик и обвел соседнюю цифру. — Это был не день аварии, а предыдущий. У меня тоже была дата: пять лет, как я откинулся с зоны. По этому поводу мы и собирались. Лев Ильич, помню, жаловался, что не может выпить ничего крепче «Пепси», потому что за рулем.

— И вы с ним тогда не договаривались о встрече на завтра?

— Вроде бы нет. — Каховский снял очки и задумчиво потер переносицу. — Я, понятно, принял на грудь, но не настолько, чтобы забыть о таком… Однако вы на всякий случай уточните у его подруги — может, она что-то слышала? Они же вместе приезжали…

— Подруги? — переспросил я. Мне пришлось притворно закашляться, скрывая удивление. Мой мертвый братец выдавал сюрприз за сюрпризом. Не все живые так умеют.

— Ну невесты, гражданской жены… — Директор музея смутился. — Бог его знает, какая у них была фаза отношений. Это младшая сестра моей одноклассницы — она, собственно, и познакомила меня со Львом Ильичом. Они вместе работали в Минфине. Нонна…

Минуту назад я хотел подольше задержаться в музее, поговорить еще с Каховским и побродить по залам. Но услышав знакомое имя, моментально перехотел.

Часа не прошло, как таксист высадил меня у подъезда «дома с танком». Перепрыгивая через три ступеньки, я взбежал на наш этаж. Промчался по коридору, не снижая скорости добрался до приемной, кулаком стукнул в дверь и сразу же распахнул ее ударом ноги. И — обнаружил на секретарском месте Сергея Петровича. Больше никого не было. Судя по взрывам, доносящимся из компьютера, наш водитель развлекался какой-то стрелялкой.

— О, как хорошо, что заглянули! — обрадовался Сергей Петрович, вскакивая с места. — Здра-а-авствуйте! А я тут один на посту, никуда отлучиться не могу. Юрий Борисович у министра, Нонна Валерьевна на больничном — грипп. Я уж собирался звонить вам, слезно просить приехать, и тут вы сами! Может, вы еще и телепат? А? Вот, берите. — Достав из ящика стола конверты, он вручил их мне. — Всё как обычно: командировочные, досье, паспорта и устные извинения от шефа. Опять не дали вам передышки. Клиент опасный, поэтому с ним лучше не тянуть. Завтра с утра летите в Осло, оттуда прямым рейсом — на Мадагаскар, в Туамасину… И попросите Асю быть осторожнее с лемурами. Кусаются.

Если бы Ерофей Ожогин был голливудским актером, он бы вряд ли пробился в высшую лигу, но и без работы точно не остался. Ему давали бы роли гангстеров — не боссов преступных синдикатов и не «крестных отцов» мафии, а шелупони на подхвате: сбегать, постоять на шухере, выбить пару зубов и тому подобное. Несмотря на свои шестьдесят пять, миллиардное состояние, четыре судимости и недоказанную причастность к двум десяткам громких убийств по всему миру, Ерофей Дмитриевич на фотографии в досье выглядел облезлым и вечно голодным шакаленком, готовым прибежать, откусить от чужого и дать деру, покуда не отловили. Это был Шерхан в грязноватой шкурке Табаки.

Пятнадцать лет назад он был подменным стюардом на одном из лайнеров кремлевского авиаотряда. Говорят, карьера его началась с пустяка: он купил за свои деньги полкило любимого Дорогиным ананасового мороженого и вовремя подал его президенту, когда официальные запасы оказались исчерпаны. Расторопный официант настолько понравился Пал Палычу, что уже через полгода Ерофей Дмитриевич оказался владельцем комбината питания «Вуазен», сети музыкальных магазинов «Паганини» (антикварные скрипки и волынки), а также международной транспортной компании «Моцарт».

Ожогин не отличался особой щепетильностью. За каждым из его бизнесов изначально тянулся шлейф политических скандалов, покрытых толстым-толстым слоем криминала.

Четыре раза таможенники находили внутри скрипок, транспортируемых служащими «Паганини», тайнички с необработанными алмазами, а однажды при досмотре волынки XVII века был обнаружен большой мешок бирманских рубинов. Всякий раз скандалы повисали в воздухе: Ожогин объяснял, что слухи о принадлежности камней президенту Дорогину попросту смехотворны и распространяются врагами России. Ну зачем какие-то камни человеку, у которого и так всё есть? Выходит, те драгоценности были припрятаны «на черный день» самими музыкальных дел мастерами — синьорами Страдивари и Амати из Италии и мистером Маклеодом из Шотландии. А они все умерли много столетий назад.

Комбинат «Вуазен» зарабатывал тем, что поставлял готовые завтраки и обеды в государственные больницы десяти регионов, не афишируя, где берет сырье и как долго его хранит. Когда же было подсчитано, что именно в этих регионах смертность пациентов выросла в три раза, Ожогин сказал: «Я, что ли, виноват, что народец наш гнилой?» И со смехом предложил больным заказывать еду в ресторанах или перейти на лечебное голодание. Другая история — массового пищевого отравления в одном из пансионатов Лозанны — два года не сходила со страниц швейцарских СМИ. Горчицу и перец на кухню пансионата поставлял тот же «Вуазен». В числе девяти жертв, спасти которых не удалось, оказался банкир Матвей Лурье: много лет назад, когда президент Дорогин был еще просто майором КГБ, они оба приятельствовали и были партнерами по покеру. За два дня до смерти Лурье объявил на пресс-конференции, что закончил мемуары о своей бурной молодости. Однако наследники банкира ни рукописи, ни файла так и не нашли.

Наихудшей из всех считалась репутация компании «Моцарт». Западные журналисты много писали о том, что люди в камуфляже с красной буквой «М» в середине черного креста — никакие не волонтеры, а наемники, и что ожогинская компания, взявшая себе имя автора «Реквиема», не перевозит гуманитарные грузы, а попросту торгует войной на нескольких континентах. Там, где было выгодно Пал Палычу Дорогину, ожогинцы лили бензин в костры межплеменных и гражданских войн, попутно скупая по демпингу — или меняя на консервы и патроны для АКМ — сырье у каждой из воюющих сторон. При этом Ожогин тщательно охранял секреты бизнеса, которым распоряжался. На редких пресс-конференциях он только хихикал и травил анекдоты. Когда же четверо французских репортеров слишком близко подобрались к лагерю «Моцарта» в Либерии, их останки были найдены на обочине одной из дорог. Местные власти поспешно объявили репортеров жертвой племени каннибалов, а весельчак Ерофей Дмитриевич вместо комментария, как обычно, отшутился: «Не ходите, взрослые, в Африку гулять…»

5 декабря прошлого года дружинники и муниципальные депутаты явились в главные офисы «Паганини», «Вуазена» и «Моцарта» в Москве, но никого и ничего уже не нашли — ни хозяина, ни его денег, ни намека на то, куда они делись. В странах Евросоюза, Британского Содружества и в США Ожогина объявили в розыск, но он, не будь дурак, и сам не объявлялся в тех местах, где его бы арестовали и судили. Вот еще! На планете Земля хватало стран, где такой, как он, мог спокойно жить целыми десятилетиями: не очень высовываясь, но и не опасаясь Интерпола — ленивой конторы, единственное занятие которой — рассылка по всем адресам грозных бумажек с пометкой «WANTED».

Как известно, розыск, поставленный на поток, не слишком эффективен. Качество обратно пропорционально количеству. Когда бумажек мало, к ним худо-бедно приглядываются. Когда их слишком много, на них плюют. Может, в городе Антананариву в управлении Национальной жандармерии где-то в шкафу тоже пылился на полке ордер, выписанный на Ерофея Ожогина. И что с того? Разве человек с такими именем и фамилией проживает на Мадагаскаре? Нет. Точка! Не было его и на коралловом островке Нуси-Бо, который выглядывал из океана в трех десятках километров от берега. Весь Нуси-Бо до последней пальмы находился в собственности малагасийского бизнесмена Бетаи Рабендзы. Но если бы кто-то вдруг окликнул его: «Ерофей Дмитриевич!», он бы обернулся — по привычке…