романтичному пятикласснику это непонятно? Думаю, понятно всем! Однако в нашем случае два взрослых, неглупых, воспитанных студиозуса из двадцать первого века напрочь отключили головы, принимая судьбоносное решение уже совершенно другим местом, противоположным тому, на которое они успешно нашли себе приключения.

Одинокая сакля, аккуратненькая и чистенькая с виду, оказалась совсем рядом, буквально в полусотне шагов вглубь леса, у склона горы. Правда, взмокли ребята так, словно прошли с десяток километров. Но пока два дивных задних полушария под облегающей тканью, по которым затейливо пришлёпывала мокрая коса, покачиваясь, манили вперед, никто из наших друзей малейшего признака усталости не показывал. Язык на плечо — и вперёд!

Распахнув лёгкую деревянную дверь на кожаных петлях, девушка пригласила гостей войти. Внутри горел невысокий огонь в очаге, над ним висел изрядный медный котёл с аппетитно булькающим варевом, на полу лежали толстые персидские ковры, стены были украшены коллекцией кухонной утвари — ножи, блюда, кумганы, ковши, половники, а в углу стоял большой кованый сундук, накрытый волчьей шкурой. То есть не сказать, чтоб на первый взгляд все было подозрительно…

— Отвернитесь, дорогие гости. Позвольте мне снять рубашку.

Ребята настолько потеряли головы, что их пришлось просить дважды.

— Вы храбрые и благородные джигиты, — раздался томный голос за их спинами. — Не распускали руки, не пытались обидеть одинокую девушку! Вы заслуживаете награды.

Красавица, завёрнутая в волчью шкуру от подмышек до колен, открыла сундук и достала оттуда две шикарные черкески, синюю и красную. Плотная ткань, отличный крой, серебряные газыри и такие же новенькие наборные пояса черкесской работы. Вася и Заур вдруг впервые вспомнили, что сами-то стоят в одних подштанниках.

— Возьмите, прошу вас!

Обе черкески были словно специально сшиты для каждого. Подпоручику досталась красная, а его кунаку синяя. Девушка счастливо рассмеялась, демонстрируя ровные белые зубки:

— Наверное, вы голодны? Еда скоро будет. А пока чем я ещё могу одарить моих гостей? Быть может, станцевать или спеть вам?

На этот раз, вопреки устоявшимся правилам игры, первым попробовал включить мозг именно Барлога. Пусть шёпотом, но всё же:

— Слушай, а не слишком ли всё это распрекрасно складывается?

— Вася, на вас не угодишь!

— Нет, ну скажи, на Кавказе точно существуют традиции именно такого гостеприимства?

Господин Кочесоков мысленно сформулировал крайне язвительный ответ, покатал его на языке и вдруг передумал. Как-то действительно всё было чересчур шоколадно — с мёдом, джемом, сгущённым молоком и плюс ещё сахарной пудрой сверху…

— Вы молчите? Что ж, мой дом слышал много криков, но я умею доставить радость и молчаливым джигитам…

Она сделала шаг вперёд и вдруг резко поцеловала владикавказца прямо в губы. Тот и дёрнуться не успел.

— Гражданочка, а как вас по имени-отчеству, позвольте полюбопытствовать? — с тревогой и завистью одновременно спросил подпоручик.

— Зачем тебе знать моё имя, о русский? Впрочем, ты можешь спросить своего друга. В горах нет человека, который не слышал бы о красавице Горбож!

— Это кто? — Вася обернулся к Зауру.

— Самая страшная чеченская ведьма, — облизывая губы, сиплым голосом ответил тот. — Заманивает людей, убивает и ест. Говорят, что руками она способна сломать хребет быку. Её не останавливает текущая вода или серебряная пуля. Бежим?

Ха! Да они не успели сделать и шага, как рукава подаренных черкесок неожиданно выросли, связавшись узлом у них за спиной. Прекрасные глаза хозяйки сакли вдруг стали жёлтыми, словно у волчицы, а в уголках пухлых чувственных губ сверкнули клыки.

— Куда же вы спешите, гости? Разве я не нравлюсь вам, разве не сладки мои поцелуи, разве я не красива, разве не восхитительно моё тело? Присмотритесь получше, пока я буду танцевать и петь для вас…

Волчья шкура дрогнула, грозя упасть вниз, руки девушки поднялись у неё над головой, и, плавно извиваясь в танце, она запела низким бархатным голосом. Текст старинной кавказской песни был примитивен, но по рифме и смыслу вполне мог дать фору современной попсе:

Не захотел ты меня выслушать,

Поспешил повернуться спиной.

Не захотел слёзы мои высушить,

Не остался навеки со мной…

От рыданий намок мой платок,

В разлуке заперт сердца замок.

Увёз ключ слишком гордый джигит,

И сердце моё без него болит…

Всё больше и больше ранима тобой,

Извечною болью, печальной судьбой,

Что забудет тебя душа, не верила,

Долго ходила я, ища твой след.

Любовью своей всю землю измерила,

Но тебя здесь нет, нигде тебя нет!

От рыданий намок мой платок,

В разлуке заперт сердца замок.

Увёз ключ слишком гордый джигит.

И сердце моё без него болит…

На последних строках волчья шкура таки упала под ноги роковой красотке, а в её руках вдруг оказались два здоровенных мясницких ножа. Варево в котле забулькало ещё сильнее, и на поверхности похлёбки показалась отрезанная кисть человеческой руки…

— Нам кобзда… — зажмурившись, честно признали Вася и Заур.

Но в этот момент в двери постучали. Очень вежливо и деликатно, но копытом. Ведьма Горбож, гроза и ужас гор Кавказа, обернулась с такой скоростью, что чёрные косы её свистнули в воздухе со скоростью неумолимой чеченской шашки.

— Тот, кто помешал бабушке кушать, сам станет её добычей, — нежно протянула она, делая шаг вперёд, и… дверь взорвалась!

Сдвоенный удар ног двух могучих жеребцов, вороного и буланого, отправил красавицу пятками вверх прямиком в её же котёл. Брызги вперемешку со щепками взлетели до потолка, сопровождаемые отборнейшей вайнахской руганью.

В тот же миг дорогие черкески на студентах-историках обернулись дряхлыми сползающими лохмотьями, пышные ковры на полу — пожухлыми листьями, дорогой сундук — старой корзиной, а сама сакля — дырявым шалашом из камыша и веток. Прежним оставался лишь большой медный котёл, из которого вылезала на дымящуюся мокрую землю грязная голая старуха.

Ранее прекрасное лицо превратилось в уродливое собачье вымя, покрытое гнойными струпьями, жёлтые пеньки зубов торчали во все стороны, лысый череп едва прикрывали слипшиеся пряди седых лохм, скрюченные пальцы на руках и ногах были непомерно длинными, а из спины торчали короткие чёрные шипы. Зрелище то ещё — умирать будешь, не забудешь!

Калужанин с владикавказцем не могли вспомнить, какая сила вынесла их из страшного места, кинула на хребет неосёдланным скакунам, заставив вцепиться в гриву, а вслед им неслось скрипучим старческим голосом, всхлипывающим от обиды:

— Я вам отомщу-у! Я вас везде найду-у! Я вас и на том свете резать буду-у! Вернитесь, а?!

Возвращаться не собирался никто — ни всадники, ни их отчаянные кони. И к