Великий Синан не стал бы сидеть и жалеть себя, сжигая чертежи, подумала Фейра.

– В Константинополе архитекторы одержимы своим видением, – объявила она. – Я знала одного: он не ел с раннего утра до захода солнца. Когда свет меркнул, и нельзя было больше строить, только тогда он нарушал свой пост.

– Я рад бы позаимствовать его вдохновение – моё, кажется, иссякло, – задумчиво произнёс Палладио, поглощенный своей печалью.

Он поднялся и стал теребить задвижку на створчатом окне.

– Все храмы, которые ты назвала, я мог бы затмить своими церквями. Смотри, – внезапно воодушевившись, он принялся выдвигать ящики под длинным чертежным столом и доставать из их глубин целые кипы планов.

– Вот, – он стал читать подписи, – портал церкви Санта-Мария-дельи-Серви. А вот это фасад базилики Сан-Пьетро ди Кастелло. Монастырь дела Карита. Фасад церкви Сан-Франческо дела Винья. Собор Сан-Джорджо Маджоре. И это далеко не все. А теперь, теперь, я получил свой первый заказ от Венецианской Республики и не могу провести ни одной стоящей линии.

В отчаянии он ударил кулаком по ладони. Фейра взглянула на разбросанные чертежи.

– Почему эта церковь должна отличаться от остальных? – спросила девушка.

Палладио вскинул руки и схватился за голову.

– Потому что это приношение. Я связан контрактом, печать поставлена, бумаги подписаны и разорвать договор невозможно, – он снова сел, тяжело уронив руки. – Дож считает, если я создам чудо архитектуры, достойное Его славы, Господь пощадит наш город. Он думает, венецианцы согрешили, и Бог карает их за это.

Фейра, заинтересованная этим новым взглядом на трагедию, не открыла ему, что зараза пришла в Венецию вследствие ужасающего замысла одного смертного человека, восседающего во дворце Топкапы. Она вспомнила свою прежнюю профессию.

– А врачи? Ведь здесь должны быть врачи, – заметила она.

– Завтра дож пришлет мне одного, чтобы позаботиться о моем здоровье. Он думает, врач спасет меня, но только Господь в силах спасти нас, – Палладио сжал свои шершавые руки, словно в молитве. – Это не имеет значения, у меня контракт, и я должен выполнить его. Но у меня ничего не выходит, – он взглянул на неё. – Что ты делаешь, когда у тебя что-то не получается?

Фейра вспомнила множество случаев в гареме, когда её лечение не давало результата.

– Я возвращаюсь к началу, – сказала она просто. – Думаю, вам надо отыскать самое начало.

– Отыскать начало, – задумался он.

Его молчание длилось так долго, что Фейра подумала, не пора ли ей удалиться. Она стала оглядываться. Её взгляд упал на один-единственный рисунок, прикреплённый к стене, до которого огонь не добрался. Она подошла к нему.

Это был портрет мужчины с развевающимися волосами и огненным взглядом. Фейра невольно покраснела. Мужчина был без одежды, в расцвете сил, с глазами, как пламя, и волосами, как солнечные лучи. У него было в два раза больше конечностей, чем у людей, – все вытянутые, как у паука, одни очерчены кругом, другие – квадратом.

Человек внутри круга внутри квадрата.

– Зачем вы храните это? – спросила она.

Архитектор очнулся от своего забытья и медленно поднял глаза.

– Потому что это не моё. Это нарисовал человек по имени Леонардо – из Винчи, недалеко от Флоренции. С этого рисунка для меня всё и началось. Это…, – он вскочил, будто прозрел, – это и есть моё начало.

Внезапно оживившись, Палладио схватил ближайшую свечу и, прихрамывая, поднялся по узкой винтовой лестнице в библиотеку. Круг шафранового света скользнул по корешкам книг, осветив буквы точно так же, как чернила его собственных чертежей вспыхнули в пламени. Он достал с полки один старый том и сдул с него пыль.

– Вот мой старый друг, – сказал он.

Спустившись, он швырнул книгу на стол, поднялось облако пыли. Она прочитала длинное слово на переплёте. Сначала ей показалось, что там написано «Венеция», но, внимательно приглядевшись, она прочитала: “VITRUVIUS”.

– Ты читаешь на латыни?

Фейра изучала монастырские травники в библиотеке Топкапы, но могла прочесть всего несколько слов.

– Нет, – ответила она.

– Он был архитектором ещё во времена римского правления, – Палладио улыбнулся. – Когда твоя страна и моя были единой империей.

Фейра наблюдала, как он переворачивает страницы, – рассматривая его руки, бережно касавшиеся листов. Они были испачканы чернилами, как у Сабато, тяжелые и вильные, с короткими квадратными ногтями и огрубевшими, мозолистыми кончиками. Это были руки рабочего, а не вельможи; однако его речь ей было легче понимать, чем всех остальных жителей дома. Она решила, что он не был рожден дворянином. Она взглянула через его плечо на книгу.

– С чего она начинается?

Он стукнул указательным пальцем по первому рисунку.

– С этого, с круга внутри квадрата.

– Это и есть ответ? – нахмурилась Фейра.

Хозяин вздохнул.

– Витрувий – моё начало и мой конец, моя альфа и омега; его геометрическим законам подчиняется всё, что я делаю; да и не только это, а вся Вселенная, – он показал рукой на открытое окно, жестом охватывая весь космос, указывая Фейре на ночь, царящую снаружи, бархатистую, украшенную блестками звезд. – Я строил свою жизнь на плечах Витрувия. Он – моё вдохновение.

Фейра взглянула на звезды – те же самые звезды, которые сияли над Константинополем. Она задумалась о минаретах и куполах Мимара Синана. Она вспомнила затем Нурбану, как та трудилась над чертежами своей мечети вместе с этим усердным человеком, предлагая сделать лестницу, декоративную арку или узорчатую ширму. Фейра снова взглянула на книгу Витрувия. Круг внутри квадрата. Теперь форма казалась другой, трёхмерной, преобразовывалась у неё на глазах. Это была не пустая фантазия. Это был купол.

– Возможно, ваш бог не хочет того, что уже было. Возможно, он хочет чего-то нового, – она говорила осторожно. – Тот, о ком я рассказывала вам. Его зовут Мимар Синан.

– Неверный!

Она строго поправила:

– Архитектор.

Палладио склонил голову.

– Уже поздно. Приходи утром. Днём меня будет ждать этот надоедливый доктор, а ты приходи ко мне пораньше. Я послушаю про этого Синана.

Поклонившись и отступая к двери, она увидела при свете свечи, как Палладио увлеченно перелистывает страницы своими огрубевшими пальцами. Он достал чистый листок бумаги и кусок угля и принялся рисовать – снова и снова – круг внутри квадрата.

Когда на следующее утро Фейра пришла в мастерскую Палладио, комната выглядела совсем иначе.