Она хихикнула:

– Наверно, даже Лорд не мог этого предвидеть. Но вы не бессмертны, а потому нуждаетесь в нас. И, думаю, всегда будете нуждаться. Ладно, проехали. Так что, не выпьешь?

– Разве что чуть-чуть, – мне вдруг стало жалко Апистию. Я говорила, что от нее исходило ощущение силы? А кроме силы, кроме питавшей ее ярости, было еще нечто – страшная, почти космическая пустота одиночества. Как будто Апистии ампутировали душу. Дария говорила, что απιστία в переводе с греческого – безверие, разочарование. Похожее слово есть и во французском – désenchanté. Меня от него почему-то всегда бросало в дрожь, так вот, от Апистии исходило именно это désenchanté. И я не понимала, как она может с этим жить.

Она налила мне на палец виски, достав из стенного шкафа чистый стакан, и даже плеснула в него холодного швепса, который, оказывается, стоял у нее в холодильнике рядом с готовыми к трансплантации органами. Я ее об этом не просила, но была рада этому.

– За вас, – сказала она. – За семерку Надин.

– Как она? – спросила я. Апистия пожала плечами:

– Трудно сказать. Физически она в норме, а что творится в ее душе, это не по моей части. Я могу подарить тебе новую руку, новый глаз, но не могу вернуть душу… я ведь с самого начала знаю, с чем ты пожаловала. Не ты первая, кстати, твой Фредди уже отметился, и я занимаюсь его заказом. Сделаю и для тебя, и руку, и глаз…

Она налила себе еще виски, жестом предложила мне. Я неуверенно кивнула, и она вновь повторила свои манипуляции с виски и швепсом.

– Я хотела бы увидеть, как ты танцуешь, – произнесла она и жестом остановила меня, когда я попыталась ответить. – Но не буду, это слишком тяжело. Уверена, что ты могла бы стать великой балериной, поверь мне, у меня глаз наметан. Но такая штука, жизнь – в ней ты всегда не то, кем хочешь быть. Материал сдавать не надо, у нас есть запас ваших стволовых клеток. Приходи через пару дней, хорошо?

Я кивнула, и мы выпили. Она встала, чтобы проводить меня. Двигалась Апистия уверенно, словно и не пила:

– Странно… – сказала она на прощание. – Откуда в вас всех это желание стать лучше с помощью хирургического скальпеля? Да вы его как огня должны бояться! Но что поделать, вы такие, как вы есть. Через два дня все будет готово. Заходи, когда сможешь.

Я увидела, что у нее странно блестят глаза и, поблагодарив, вышла, успев услышать, как за спиной голос Тиля сменился первыми звуками второй части балета Стравинского «Весна священная». Мне от этой музыки всегда было не по себе…

Дария

Я протягиваю правую руку и отделяю кусочек воска от большой золотистой глыбы, лежащей на столе. Этот воск синтетический, к его производству пчелы не имеют вообще никакого отношения, но мне это не важно. Хотя, конечно, хотелось бы почувствовать запах настоящего воска на своих пальцах, но я вполне могу обойтись без этого.

Раньше я всегда согревала воск в ладонях, чтобы добиться нужной пластичности. Точнее, я думала, что только для этого, но теперь я знаю, что это не так. Иногда новое узнаешь не из книг, не из опыта, а получив какой-то навык. Теперь я не сжимаю воск в ладонях, как раньше, я просто кладу его на левую ладонь, рисунок которой несколько изменился после пересадки, – линия творчества стала полнее, линия жизни удлинилась и теперь заглядывала за край ладони. Я не верю в хиромантию, и, возможно, напрасно, что-то в этом есть. Как и во всем остальном, что люди привыкли считать сказками, легендами, мифами, суевериями…

Пока я размышляю об этом, ладонь начинает светиться изнутри, словно вместо крови сердце перегоняет по сосудам раскаленный металл, но ни боли, ни жжения я не чувствую. Может, немного приятного тепла и легкое ощущение ватности, словно отлежал руку. Но это проходит, когда сияние внутри ладони прорывается, исходя, кажется, из тех самых линий – любви, жизни, творчества… как будто моя рука – галогенная лампа. Сияние обволакивает кусок воска, меняя его цвет, делая его похожим на янтарь.

Пора начинать.

Раньше я пользовалась деревянными стеками, которые сама делала из палочек для суши. Теперь пользуюсь только пальцами – подушечками, чтобы придать форму, краями ногтей, если нужно сделать бороздки, поверхностью ногтя, чтобы заполировать поверхность.

Воск должен касаться только живого тела.

Я делаю небольшую птичку вроде королька – круглая головка, коротенький толстый клюв, забавный хохолок. Тщательно вывожу канавки перьев на крыльях, оставляя самое сложное почти на самый конец. Крылья, впрочем, делать тоже непросто, да и хвостик. Вообще, с перышками приходится повозиться. Шерстинки, например, достаточно прорисовать схематично, а с перьями не так.

Я жду чуда, и оно произойдет, но для этого нужно приложить немалый труд. Причем нельзя этим трудом тяготиться, каким бы нудным и кропотливым он ни был. Бог делал мир с любовью, и именно потому Его мир живой; если ты хочешь даровать жизнь чему бы то ни было, ты должен вложить в это свою любовь, иначе ничего не выйдет.

Я довожу до совершенства крылья, грудку, хвостик, даже хохолок, и лишь потом приступаю к лапкам. Это уже почти чудо – тоненькие пальчики я делаю из того же воска. Работаю только левой рукой, что сложно. Ничего, скоро я заменю правую, тогда будет легче…

У разных народов мира в сказках есть одни и те же сюжеты, и это неудивительно, все мы произошли от Адама и Евы, и я не удивлюсь, если большинство наших сказок мама рассказывала маленькому Сифу. Я не особо удивилась, узнав, что, например, сюжет сказки о живой и мертвой воде есть даже у южноафриканских бушменов, но, в отличие от европейцев, те даже точно указывали координаты места, где такую воду можно добыть, – Мотсе-оа-Баримос, известный людям как водопад Виктория. В бушменской сказке, как и в греко-болгарской, злой брат (в Африке превратившийся в завистливого брухо) все делал неправильно и применял только живую воду. Однако вместо ожившего могущественного воина брухо получал безмозглое чудовище, вроде голема, которое в первую очередь оторвало глупую бошку самому брухо…

Что я получила, отдав руку? Я осторожно посадила крохотную птичку на ладонь, окутанную мягким сиянием. Сияние стало менее ярким, но так и должно быть: мгновение, и я почувствовала, как крохотные коготки касаются моей кожи там, где был только воск. Королек поворачивает головку и с доверчивым любопытством смотрит на меня. Даже запах не напоминает мне о том, что несколько минут назад это был лишь кусочек синтетического воска…

Мне не хватает второй руки. Первая – это мой источник живой воды; с ее помощью оживить можно что угодно из того, что можно оживить. Но жизнь уходит из оживленной плоти быстрее, чем из нормальной, намного-намного быстрее. Словно сгорает восковая свеча – мои создания живут пять-шесть часов, редко дольше. А я желаю сохранить им жизнь на как можно больший срок. Для этого мне и нужна другая рука.

Какое счастье, что Джинн это понимает. Он и сам хочет «больше усовершенствований от божества-машины», как он говорит. Так что мы с ним уже ходили к Апистии, и та хмуро завела наши имена в таблицу, после чего выгнала нас, сказав, что нам сообщат, когда наши имплантаты будут готовы.