— Честно говоря, этот праздник должен решить сразу все проблемы.

На мой взгляд, это было абсурдно. Но со мной никто не соглашался. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой.

Праздник должен был состояться на площади вблизи южной границы Послограда. Его уже обозвали Праздником Вольности: имелась в виду вольность как свобода и как неправда. При чём тут была свобода, я так и не поняла. Но рекламы, пропагандирующие и объясняющие это идиотское название, были уже запущены.

Валдик жил на востоке Послограда. Его дверь выходила на веранду, откуда открывался вид на тихий канал и сад, полный цветов, птиц — настоящих и изменённых — и всякой местной живности.

— Ависа, — сказал он медленно, открыв мне дверь. Если он удивился, то хорошо это скрыл.

— Валдик, — сказала я. — Ты можешь мне помочь? Мне надо найти Скайла.

Его облегчение было очевидным.

— У тебя всё в порядке? — сказал он.

— Да, — сказала я. — Нет. Я просто… давно его не видела… — Мои колебания были неподдельными, хотя на самом деле я пришла к нему вовсе не из-за Скайла, а для того, чтобы оценить самого Валдика и его теологию. Он провёл меня внутрь, и я увидела все признаки его новой веры. Повсюду валялись бумаги, была разбросана всякая белиберда, ощущался неуместный сектантский аскетизм.

— Я тоже, — сказал он. — Мне жаль. Я не знаю. Думаю, он всё ещё с КелВин и другими.

— Они уже несколько недель его не видели, — ответила я.

— Да нет, они были с ним пару дней назад. — Я не знала, что сказать. — Он был в «Галстуке», а они зашли за ним, — добавил Валдик.

— Когда? — спросила я. — Кто?

— КелВин и кое-кто из служащих.

— КелВин? — переспросила я. — Ты уверен?

— Да. — Валдик сказал это не как пророк. Пришлось уходить: в тот момент я была не в силах сосредоточиться на его верованиях.

Когда, наконец, КелВин снова сказали мне, что у них есть время встретиться, я постаралась, чтобы им было со мной хорошо. Мы вместе поели. Они только и говорили, что о Праздники Вольности. День, ночь и ещё половина дня. Из санитарно-бытовой комнаты КелВин вернулись, уравнявшись. Проявившиеся различия были скопированы или исчезли. Я ничего не сказала.

Я наблюдала, как они спят, как на их коже проступают складки от белья, отмечала бессознательные движения их рук. Я подкарауливала, когда один из них наполовину проснётся. Тогда я попытаюсь лаской выудить у него что-нибудь: и сверю с тем, что сказал Кел или Вин. Странно было замышлять то, что никогда раньше не могло даже прийти мне в голову.

Наконец я решила, что тот, который слева, шептал моё имя со знакомой нежностью, улыбался по-настоящему тепло. Очень трудно было судить по этим ночным моментам. Но я всё же решила, что тот, который слева, Кел или Вин, любил меня больше, чем другой. Приложив пальцы к его губам, я разбудила его без звука. Он открыл глаза.

— Кел, — прошептала я. — Или Вин. Скажи мне. Я знаю, он не скажет. — Я показала на спящего другого. — Я знаю, что вы видели Скайла. Знаю. Где он? Что происходит?

Я поняла, что ошиблась. Поняла, как только отняла пальцы от его губ.

— Ты, — сказал он тихо, но так отчётливо, что я сразу услышала ярость. Чтобы я стала выведывать их секреты, да ещё таким еретическим способом. Выражение неуместной доверительности застыло на моём лице. — Как ты посмела…

Я выругалась. Он сел. Его двойник пошевелился.

— Ты чертовски нахальна, Ависа, — сказал тот, кого я разбудила. — Как ты смеешь. Ты приходишь сюда, ты ведёшь себя с нами так… чтобы… ради этого?..

Рядом с нами садился только что проснувшийся близнец. Я поглядела на него, и мне стало стыдно. Как же я могла так обознаться? Ведь вот же оно, то, что я, как мне казалось, нашла в его брате.

— Ты думала, что он — это я?.. — сказал он. Я видела его боль и другие чувства.

— Как ты могла? — сказал он.

— … поступить так? — добавил его двойник.

Тот, который злился, встал, сбросив простыни на пол.

— Уходи, — сказал он. — Убирайся. Тебе чертовски… повезло, что мы не предадим этот случай огласке.

— Не могу поверить, что ты это сделала, — тихо повторил другой.

— Всё кончено, — сказал тот, который встал, Кел или Вин, а его двойник, человек, которого я должна была разбудить, посмотрел на него, потом на меня, покачал головой, отвернулся. Я вышла из комнаты, где только что своими руками разрушила свой план.

Идя домой тёмной ночью, я всю дорогу ругала себя. Навстречу мне попались туристы-ариекаи, которые перешёптывались на Языке, оглядывая, точно кураторы, наши освещённые лампами жилища.

На разных ярмарках и других событиях в Послограде меня просили рассказать об иммере. Я показывала голографические и другие изображения из тех времён, которые я провела снаружи, якобы для детей, хотя в аудитории всегда хватало и взрослых. В иммере и раньше, и сейчас полно предателей и беженцев. Они появляются, где могут, и творят всё, что может сойти им с рук. Про них и были мои истории. В своё время я возила что угодно куда угодно: драгоценности; страдающий болезнью полётов скот; контейнеры с органическими отходами на планету-помойку, где есть всего одно государство, управляемое пиратами. Но лучшее я всегда приберегала на самый конец, когда включала слайд-шоу фароса, который отмечает границу познанного всегда: здесь, у самой Ариеки. Я показывала его сквозь разные фильтры, и, наконец, ставила стилевой фильтр, который превращал его в маяк, свет во мгле.

— Видите? Вот это он. Он прямо здесь. За нами зона, не нанесённая на карты. Мы живём у края света. — Меня всегда изумляло, как людям не надоест испытывать одно и то же возбуждение и страх. Но на этот раз, для Праздника Вольностей, моё присутствие не потребовалось.

— Что произошло между тобой и КелВин? — спросила меня Эрсуль. Я не сказала ни ей, ни остальным.

Микроклиматы над городом и Послоградом устанавливались в соответствии с каким-то сложным алгоритмом, который я так и не удосужилась расшифровать. Меня всегда очаровывали планеты, зависимые от наклона своей оси, где времена года были более или менее предсказуемы. В Послограде я, конечно, всегда обращала внимание на то, какая стоит погода, но никогда ничего от неё не ждала.

Теплело. По всей видимости, приходила пора лета.

Я пошла на Праздник Вольностей одна. Поняв, что Эрсуль ждёт от меня приглашения, я вынуждена была ей отказать. По её молчанию я поняла, что обидела её или вызвала сбой стандартной подпрограммы её тюрингского софта, отчего и возникло такое впечатление. Но я не могла быть там с кем-то. Я не собиралась её наказывать — Эрсуль уже не раз приходилось обиженно молчать за последнее время, — но мне необходимо было быть одной в тот миг, когда что-то произойдёт. А в том, что оно произойдёт, я не сомневалась так же, как не сомневалась тогда, что это будет последняя глава.