Конечно, самым прославленным плоским диамантом издавна считалась знаменитая «Большая таблица» площадью больше 12–14 квадратных сантиметров и весившая 2425/16 карата, виденная в 1642 году французским путешественником Тавернье в Голконде. К сожалению, диковинка, ценимая в полмиллиона рупий, была чересчур дорога. Следы её затерялись. Правда, некоторые исследователи сейчас считают, что дивный тафельштейн чуть розоватого оттенка когда-то случайно раскололся на две части: одна, в 167 карат, получила название «Дарья-и-Нур», а другая, «Нур-ул-Айн», массой в 67 карат, оказалась в шахской тиаре.[243] Прочие знаменитые плоские, или «портретные», алмазы Иранской сокровищницы в Тегеране имеют массу 15 и 20 каратов. Интересно, что какой-то крупный камень под названием «Алмазное стекло Великого Могола», принадлежавший сразу троим западноевропейским владельцам, продавался в Петербурге в 1860-х годах за 150 000 рублей, но дальнейшая его судьба неизвестна.[244]

Высота же сердцевидного портретного алмаза в «Готическом» браслете – 4,0 см при ширине в 2,9 см. Вес уника считают равным 27 каратам. К сожалению, точное определение веса раритета невозможно, так как ещё в 1771 году Иван Никифоров, искуснейший подмастерье придворной Алмазной мастерской, плотно закрыл мягким золотом две выбоинки края, чтобы хрупкий камень не крошился далее. Ведь дивный диамант «заместо стекла» прикрыл тогда лик государыни Екатерины II в её втором наградном портрете, дарованном князю Григорию Григорьевичу Орлову за подвиг спасения Москвы от эпидемии чумы, а на самом деле для смягчения горести фаворита из-за предрешённой уже отставки его от ложа монархини. Когда любезный «Гришенька» скончался, специальным рескриптом самодержица предписала носить оставшийся без хозяина портрет другому Орлову, графу Алексею Григорьевичу, в знак благодарности за славные деяния. После кончины героя Чесмы в 1809 году портрет «Минервы Севера» под сказочной красоты алмазом оказался в Императорском Кабинете.[245]

Настало время, когда сердцевидный алмаз опять пригодился. На этот раз алмазное сердце прикрывает пластинку слоновой кости с увековеченным изображением любимого внука Екатерины Великой, победителя Наполеона и Освободителя Европы.

Браслет с портретом персоны, дорогой сердцу владелицы, называли в первой половине XIX века «сантиманом» (sentiment) в знак чувствительности, а потому носили на левой руке. Но «Готический» браслет украшен портретом императора, а подобные украшения носили обычно законные супруги венценосцев.

В 1853 году, во время очередной поездки на родину в Россию, нидерландская королева Анна Павловна показывала владыке Троице-Сергиевой лавры свой браслет, надеваемый ею в важные дни жизни: в центре находилась миниатюра с портретом её покойного мужа, а на золотых медальонах, образующих цепочку, были «начертаны имена и числа всех сражений в Испании и Португалии до сражения при Ватерлоо, в которых участвовал будущий король Вильгельм II.[246] Но был и другой случай: в феврале 1855 года овдовевшая императрица Александра Феодоровна, увидев у гроба усопшего Николая I молившуюся Варвару Аркадьевну Нелидову нежно обняла и поцеловала фаворитку своего мужа, а затем, сняв с руки браслет с портретом обожаемого супруга, надела эту вещь ей на руку, как бы награждая за долгую искреннюю и бескорыстную любовь к покойному монарху.

Однако для кого предназначался «Готический» браслет и по какому поводу было заказано его изготовление? Ведь императрица Елизавета Алексеевна, судя по перечню её драгоценностей, вплоть до смерти владела лишь живописным портретом императора Александра Павловича, осыпанным бриллиантами, который после её кончины 27 апреля 1827 года поступил в собственность Кабинета Его Величества с оценкой в 10 тысяч рублей.[247] Но никакого браслета с портретом мужа у неё не было. Да и вдовствующая императрица Мария Феодоровна своим завещанием отписала ближайшим родственникам принадлежавшие ей портреты её первенца: висящий возле её кровати предназначался цесаревичу Константину Павловичу, младшему брату покойного властелина, «писанную Изабеем» (то есть французским художником Жаном-Батистом Изабе) миниатюру получил следующий по старшинству сын, под именем Николая I сменивший Александра Павловича на русском троне, а его жене – императрице Александре Феодоровне, любимой невестке вдовы Павла I, достался портрет августейшего деверя, гравированный самой душеприказчицей.

Вдобавок одни исследователи считали, что «Готический» браслет исполнен в 1820 году, ещё при жизни Александра I. Конечно, можно бы было предположить, что государь (как это ни странно) решил пожаловать браслет со своим портретом дражайшей невестке Александре Феодоровне после того, как в ходе доверительного разговора поведал ей и её мужу, что преемником русского трона станет не бездетный Константин, а следующий по старшинству брат Николай, поскольку в 1818 году у этой великокняжеской четы родился мальчик, наречённый Александром в честь августейшего дяди и обеспечивший преемственность династии.

Однако эту гипотезу сразу приходится отмести, поскольку Иван Андреевич Винберг (?—1851), гордо подписавшийся на созданной им миниатюре «Готического» браслета, стал выставлять свои работы на выставках Академии художеств только с 1824 года, а кто доверил бы начинающему живописцу написать вставку под плоский алмаз с портретом правящего монарха? Необходимых знакомств и связей у сына работавшего в Петербурге в 1791–1816 годах небогатого шведского ювелира Андрея Винберга не было, рассчитывать приходилось лишь на свой талант и прилежание. Это и принесло свои приятные плоды, и Ивана Андреевича в 1830 году признали «назначенным» в академики, а в 1846-м удостоили звания академика акварельной миниатюрной портретной живописи. И сын его, Иван Иванович Винберг, тоже стал миниатюристом.[248]

Правы оказались те, кто полагал, что загадочный браслет, хотя и украшен портретом Александра I, но создан в правление императора Николая I. Как обыкновенно и бывает, подтверждение нашлось неожиданно в архивных документах. Овдовевшая императрица Александра Феодоровна завещала своему первенцу, императору Александру II Николаевичу принадлежавший ей бесценный «Браслет с портретом Императора Александра 1-го под плоским бриллиантом». В отличие от прочих отписываемых вещей, эта оценки не имела.[249]