Они остановились перед домом Эмили Лонгпре.

– Я помню, как приходил сюда к мадам Лонгпре, – сказал Гамаш. – Она была удивительной женщиной.

– Да, – ответила Рут.

Он ждал еще какого-нибудь язвительного добавления, однако такового не последовало.

– Приятно видеть, что там снова горит свет и из трубы идет дымок, – сказала Рут. – Дом слишком долго пустовал. Его построили для людей. – Она посмотрела на него. – Он хочет общества. Даже такого банального, как твое.

– Merci, – слегка поклонился Гамаш. – Вы позволите мне заглянуть к вам попозже и взять книгу?

– Какую книгу?

Гамаш с трудом сдержался, чтобы не закатить глаза.

– Книгу доктора Бернара о пятерняшках Уэлле.

– Она тебе еще нужна? Тогда лучше заплати за нее библиотекарше, если уж она решила переименовать свою библиотеку в магазин. Это не противозаконно?

– À bientôt, тренер, – сказал Гамаш и проводил взглядом Розу и Рут, которые захромали к соседней двери.

Анри опозорился, заскулив, как щенок.

Гамаш потянул за поводок, и пес неохотно последовал за ним.

– Я-то думал, что ты влюблен в подлокотник нашего дивана, – сказал старший инспектор, когда они входили в теплый дом. – Непостоянное животное.

Тереза сидела в гостиной перед камином, читая старую газету.

– Пятилетней давности, – сказала она и сложила газету. – Но если бы я не посмотрела на дату, то решила бы, что она сегодняшняя.

– Plus ça change…[38] – начал Гамаш.

– Сколько ни меняй – все одно и то же будет, – закончила Тереза, потом задумалась. – Вы тоже так считаете?

– Нет, – сказал он.

– Вы оптимист, месье. – Она подалась к нему и шепотом призналась: – Я тоже не верю.

– Кофе? – спросил Гамаш и отправился в кухню, где налил кофе им обоим.

Тереза тоже пришла в кухню и прислонилась к мраморной столешнице.

– Чувствую себя не в своей тарелке без моего телефона, электронной почты и ноутбука, – призналась она, обхватив себя руками.

Ее голос звучал как у наркомана в завязке.

– И я тоже, – сказал Гамаш, подавая ей кружку с кофе.

– Когда вы приезжаете сюда вести следствие, как вы соединяетесь с внешним миром?

– Единственное, что мы можем, – подключиться к телефонной сети и повысить ее проходимость.

– Это такое старье, – сказала Тереза. – Но все же лучше, чем ничего. Я знаю, что в отдаленных районах вы пользуетесь также коммуникационными узлами и мобильными спутниковыми тарелками. Они здесь работают?

Он покачал головой:

– Не очень надежно. Долина расположена слишком низко.

– Или горы вокруг слишком высоки, – с улыбкой сказала Тереза. – Я предпочитаю такой взгляд.

Гамаш открыл холодильник и достал из него бекон и яйца. Тереза вынула хлеб из хлебницы и начала его нарезать, а старший инспектор тем временем выложил бекон на чугунную сковородку.

Бекон шипел и щелкал, когда Гамаш протыкал его и перемещал кусочки по сковородке.

– Доброе утро, – сказал Жером, входя в кухню. – Я учуял запах бекона.

– Почти готово, – порадовал его Гамаш от плиты.

Он принялся разбивать яйца и выливать в сковородку, а Жером тем временем накрывал на стол.

Несколько минут спустя они сидели перед тарелками с беконом, яичницей-глазуньей и тостами.

В окне над раковиной Гамаш видел сад Эмили и лес за ним, покрытый таким ярким снегом, что он казался скорее голубым и розовым, чем белым. Трудно было найти место более идеальное, чтобы спрятаться. Не существовало более безопасной конспиративной квартиры.

Старший инспектор знал, что они в безопасности, но и отрезаны от мира.

«Как пятерняшки, – подумал он, глотнув крепкого горячего кофе. – Пусть остальной мир пребывал в бездне Великой депрессии, их вытащили оттуда и поместили в безопасное место. Им дали все, что они могли пожелать. Кроме свободы».

Гамаш посмотрел на своих друзей: они ели бекон с яйцами и намазывали домашний джем на домашний хлеб.

Они тоже имели все, что могли пожелать. Кроме свободы.

– Жером… – начал он неуверенно.

– Oui, mon ami?

– У меня к вам медицинский вопрос. – Мысль о пятерняшках напомнила ему вчерашний разговор с Мирной.

Жером опустил вилку:

– Я вас слушаю.

– Это насчет близнецов, – сказал Гамаш. – У них обычно общий плодный пузырь?

– В матке? У однояйцевых близнецов – да. У разнояйцевых – нет. У них у каждого свое собственное яйцо и собственный пузырь.

Его одолевало любопытство, но он не спросил, чем вызван вопрос Гамаша.

– А с чего вдруг такой вопрос? – не выдержала Тереза. – Счастливое объявление о вас и Рейн-Мари?

Гамаш рассмеялся:

– Как бы ни было замечательно обзавестись близнецами в наши годы, я отвечаю «нет». Меня, вообще-то, интересует многоплодная беременность.

– Многоплодная? Насколько многоплодная? – спросил Жером.

– Пятеро.

– Пятеро? Вероятно, имело место экстракорпоральное оплодотворение, – сказал Жером. – Или применялись средства от бесплодия. Близнецы из нескольких яиц почти наверняка не идентичны.

– Нет-нет, эти однояйцевые. Вернее, были однояйцевые. А вот об экстракорпоральном оплодотворении тогда и слыхом не слыхивали.

Тереза уставилась на него:

– Вы говорите о пятерняшках Уэлле?

Гамаш кивнул:

– Их, как всем известно, было пятеро. Однояйцевых. В чреве они разделились на двойняшек и находились в двух плодных пузырях. А пятая была отдельно.

– Ах, Арман, вы такой дотошный следователь, – сказал Жером. – Вы доходите до самой матки.

– Плоды никогда не попадают под подозрение, – ответил Гамаш. – В этом их большое преимущество.

– Хотя и недостатков тоже хватает. – Жером помолчал, собираясь с мыслями. – Пятерняшки Уэлле. Мы изучали их в медицинской школе. Настоящая сенсация тех времен. Сенсация не только в многоплодной и однояйцевой беременности, но и в том, что все они выжили. Удивительный человек доктор Бернар. Я как-то раз слушал его лекцию, он тогда уже достиг весьма почтенного возраста. Однако оставался проницательным и все еще гордился девочками.

Гамаш хотел возразить ему, но решил воздержаться. Незачем вываливать идола в грязи. Пока.