В Гнилую протоку вошли довольно быстро — Андрей провел лодчонку каким-то другим рукавом, который не попался Ирине на глаза по вполне очевидной причине — и вход в него, и выход были скрыты невысокими поросшими камышом «грядками» глинистого хряща. Перевалить через такую грядку даже и больших размеров корабль было бы делом несложным. С ершиком справился бы даже один Андрей — что он, собственно, и сделал. Но дорога стала короче ровно вполовину. То-то Ирина сейчас удивляется, следя за маячком по карте, подумал Андрей. У нее мы на вполне приличной скорости перемещаемся по сплошным камышовым зарослям.

Дойдя до того самого плеса, на котором нежилась на солнышке и смотрела сны Ирина, Андрей круто повернул лодку к берегу и зашел в такую же, как и проход в камышах, незаметную с воды протоку — только здесь ее скрывали нависшие над самой водой ветви деревьев и длинный коряжистый мысок, создававший впечатление сплошного берега. Течение в проточке было довольно сильное, и веслами Андрей работал теперь только для порядка, обходя одному ему известные подводные препятствия.

Эта проточка перешла в другую, такую же узкую. Потом была цепочка небольших озер, круглых, как бусины, и нанизанных на почти прямую неглубокую протоку. Озера буквально кипели рыбой, и Виталий для себя это обстоятельство отметил. Лес по берегам стоял совершенно девственный. Длинные бороды иссохшей тины по береговым корягам, ветви деревьев, сплетающиеся между собой в пяти-шести метрах над головой, близкий стук дятла — ни дать ни взять берендеево царство из детского фильма-сказки. И сказочный же проводник, карлик с лицом эмбриона-переростка, который сидит на веслах и правит, и ведет лодку сквозь непролазный для всех прочих лабиринт, куда-то туда, где героя ждет встреча то ли с лешим, то ли с водяным, то ли с другим каким стихийным духом. И придется разгадывать загадки — или биться с чудищем. А победителю достанется… А что, собственно, достанется победителю? Составление отчета о проделанной работе, уважение коллег и разговор с начальством по поводу перерасхода отпущенных на командировку средств.

— Приехали, — сказал Андрей.

Виталий огляделся. Лодка воткнулась в бережок у невысокого, похожего на бобровую хатку холмика, круто обрывавшегося в воду. На холмике росло дерево, дуб, большой и крепкий, с могучими коряжистыми ветвями и узловатыми пятернями корней, вцепившимися в хрящеватый глинистый грунт. Под дубом было чисто — травка, никакого подлеска, и стоял у самых корней вылезший раньше срока (впрочем, здесь все-таки юг, может, и сроки другие?) здоровенный поддубник на темно-красной ножке. Если только это не сатанинский гриб. С виду-то не отличишь. Собственно лес начинался дальше за холмиком — дубняк с просветами березы и липы. Хороший лес. Чистый. И пахнет — так бы всю жизнь и дышал.

Андрей уже спрыгнул на берег и вытянул нос ершика на прибрежный дерн. Виталий осторожно, стараясь держаться середины, сделал два шага и тоже оказался на берегу. Андрей уже вынул карманный нож и срезал гриб. Ножка на срезе тут же начала синеть. Нет, не сатанинский, подумал Виталий.

— Нет, это гриб хороший, — сказал у него прямо над ухом Андрей, как будто подслушивал мысли, — тут плохих грибов не бывает. То есть такие, что есть нельзя сразу, такие есть. Мухоморы есть. Но они тоже хорошие. Только знать надо, как. А плохих нет. Тут болотники грибы выращивают.

— А тебе не страшно, что ты их гриб взял?

— Мне можно. Я сюда по осени специально за грибами езжу. И к Болотнику. Мы с ним играем.

Андрей, по-прежнему держа в руках гриб, шагнул в лодку и оттолкнулся от берега.

— Эй, ты куда? — спросил Ларькин.

— Я домой поеду. Болотник говорит, чтоб я домой ехал. Он хочет, чтобы ты был один.

— А он здесь? — Ларькину это нравилось все меньше и меньше. Но прыгать в воду и хвататься за лодчонку, как за единственное спасение, было, конечно, глупо.

— Конечно, здесь, — удивленно пожал плечами Андрей, так, как будто только слепой мог не видеть здесь этого самого болотника. И еще Виталию не понравилось это слово — «говорит». Лично он ничего не слышал. Но вопросы задавать было уже поздно. Андрей макал в воду весла метрах в двадцати от берега. Виталий помахал ему рукой, поднялся на холмик, сел рядом со свежим грибным срезом, прислонившись к дубу спиной, и стал ждать. Около самой левой ноги он заметил еще два крошечных поддубничка, только-только вылупившихся из земли. Он погладил их по влажным, слизистым еще головкам, но рвать не стал.

R.

Из дома Ирина вышла не с пустыми руками. Бутылка водки, заранее заначенная в сумочке, да еще во внутреннем кармане куртки два тугих — на полную — косяка.

Вышла из дому. Подумается тоже. Какой там дом! Павликову квартиру она никогда домом не считала, а уж теперь-то и подавно. Все, отрезали. Пошла в свободное плаванье. И вот, нате вам, на пороге вырвалось как-то само собой это нелепое — дом. Дома у нее нет. И никогда уже не будет. И вообще, скоро все это кончится. Теперь уже откладывать некуда.

Идти было трудно. Ноги ее не очень слушались, к тому же впереди была темнота, и только где-то далеко стояли многоэтажные дома, а перед ними, должно быть, на другой стороне этой большой и погруженной во тьму строительной площадки с башенными кранами и какими-то похожими на окаменевшие и крайне фрагментарные скелеты гигантских мастодонтов конструкциями из бетонных балок, сияли два мощных прожектора; они ничего не освещали под ногами, но слепили глаза — и оттого идти становилось еще труднее. Ноги поминутно проваливались в какие-то рытвины, Ирина теряла равновесие и один раз даже вынуждена была сесть на землю, чтобы не упасть.

А сев на землю, она подумала — а зачем ей, собственно, идти дальше. Чем это место на карте города Москвы лучше или хуже всех прочих мест на картах всех прочих городов и весей. Она подогнула под себя ноги, вынула из сумки бутылку водки, отвинтила пробку и сделала затяжной глоток. По горлу и где-то там, внутри, разлилось ощущение тепла и — предощущение — привычного забытья. Она завинтила пробку, сунула бутылку обратно в сумочку и полезла во внутренний карман куртки. Косяки были на месте, зажигалка тоже. Она достала один, раскурила и выпустила дым в небо. Села она, похоже, не слишком удачно. Земля оказалась влажной. Сразу она этого почему-то не почувствовала, но теперь влага окончательно пропитала старенькие джинсы, и сидеть стало мокро. А впрочем, и черт бы с ним. Еще пара таких глотков, докурить до конца — и ее накроет. И тогда будет пофигу, сухо тут или мокро. Не о здоровье же ей, в конце концов, заботиться. Ирине стало вдруг отчего-то очень смешно, и она расхохоталась в голос. Ой, не могу. И некому будет мне сопли вытереть. А проснется она скорее всего в ментовке. Если вообще проснется. Если ее тут кто-нибудь ненароком не пристукнет.

Со стороны прожекторов замелькали какие-то тени. Ну вот, накаркала. Видно-то и по-трезвой было бы не очень хорошо, а так она воспринимала только судорожное мельтешение, рябь черной-черной тьмы и яркого слепящего света — но на подсознательном уровне шевельнулось чувство угрозы, и угрозы серьезной. Тело — помимо всякого волевого контроля — сделало попытку встать. Но Ирина сжала зубы и заставила себя сесть обратно — в явственно хлюпнувшую на сей раз грязь. Сидеть. С животным чувством самосохранения давно уже пора завязывать. Это за тобой идет жизнь. Она дала тебе маленькую отсрочку, чтобы ты получше распробовала, как бывает на этом белом свете. А вот теперь решила окончательно расставить все по своим местам. И слава Богу. Пусть расставит.