выбор. Решай сам — стать тебе курьером или тихо отойти в сторону. Сейчас не то время, когда ты должен подчиниться мне, бросить копыто под козырек и выполнять, что приказано.

— Вы сомневаетесь во мне, Николай Александрович?

— В себе, дорогой. Прежде всего в себе. Потому имею право сохранить свободу решения для тебя.

— Вы знаете, что я отвечу.

— Ты действуешь по инерции. Пойми, если скажешь "да", то отступать будет поздно.

— Считаете, это опасно?

— И да и нет. Для меня однозначно — да. Для тебя — нет. Ты — почтальон. Человек при пакете. Напрямую тебя не возьмут. Косвенно надавить у них нет возможности. Семьи не имеешь. Значит, с этой стороны неуязвим. До Москвы самолетом, назад, как говорят, на коне… А я для них представляю постоянную опасность. Ты помнишь, что произошло с Алимжаном Тураевым? Помнишь, но сам не видел. Это твое счастье. Ты был в отпуске. А я приехал к месту происшествия первым. Его сбил самосвал… Он был моим товарищем. Он первым вышел на след организации, начал копать и на чем-то прокололся. Правда, они не знали, кто за ним стоит. Тем более что милиция официально дела не вела. Больше того, сделали намек всем, кто мог быть в курсе его дел, чтобы не высовывались. И заметь, Таштемир, никто сверху от нас не потребовал — кровь из носа, но найдите виновных! Все ограничилось административным расследованием. Тураев, мол, был пьян, сам виноват и всякая такая чепуха… Я довел его расследование до конца, Таштемир. У меня теперь документы и материалы. Сто метров звуко-, видеопленки. Нет одного — сил и возможности доставить все это в Москву.

— Один вопрос, Николай Александрович. Это точно криминальная организация? Или все в рамках закона?

— Правильный вопрос, Таштемир. Говорят, каждый из нас способен спросить академика о таком, чего он не знает.

— Я понял. Только это формулируют проще: один дурак своими вопросами может поставить в тупик всех умников сразу.

— Ты огрубляешь, но смысл уловил. Твой вопрос не имеет однозначного ответа. Пока. Завтра такой ответ будет.

— Не понял, Николай Александрович.

— Идет война, Таштемир, а у нее свои законы. Поэтому выбрось из головы, что мы с тобой представители государства, слуги правопорядка. Такое нынче горбачевское время, что государство раздрызгано правителями, а законы стали никчемными бумажками. Сегодня все решает сила. А она у тех, у кого много денег. И эти деньги восстали против системы, которая делала чиновников никем, как только их выталкивали из руководящих кресел. Теперь они хотят всегда и везде сохранять свой вес и место, потому как туго набили свои кошельки. И вот за это право идет борьба.

Таштемир поставил пиалу на стол.

— Тогда я говорю "да", Николай Александрович. Я эту сволочь ненавижу.

— Что я могу ответить? Выбор ты сделал сам. Теперь имей в виду, что на тебя окажут моральное давление. На жесткие меры они вряд ли решатся. За тобой родичи, клан. Много друзей. Обойтись с тобой жестоко — для них опасно. А вот грязи на тебя вылить они сумеют.

— Но вы-то со мной?

— Ненадолго. Они мою судьбу уже предрешили. Для меня сейчас главное — продержаться как можно дольше. Надо отвести от тебя подозрения и дать возможность уйти подальше.

— Я думаю, вы драматизируете ситуацию, Николай Александрович. Увидите, я обернусь в два счета. Побываю в Москве, и мы посмеемся еще над вашими страхами. Брать банду в кишлаке Абхора было куда опаснее для нас обоих.

— Твоими бы устами да мед пить…

— Неужели все так плохо? — Впервые за время этого разговора холодок опасности коснулся сердца Иргашева, заставив его биться чаще. — Что они могут вам сделать?

Бакалов долго молчал, потом укоризненно сказал:

— Ты все еще не до конца прочувствовал ситуацию, Таштемир. Меня убьют. Причем сразу, как только станет ясно, что их условия не приняты. И ты должен к такому известию приготовиться. Это убийство припишут тебе.

— Мне?!

— Что тебя удивляет? Это же элементарный ход. На большее наш Султанбаев не способен. Поэтому здесь, — Бакалов вынул из стола и положил перед Таштемиром магнитофонную кассету, — здесь все, что я предусмотрел и наговорил. В частности, мое заявление, что к моей смерти ты не причастен.

Майор снова озабоченно взглянул на часы.

— Теперь о главном. Документы, которые я собрал, укомплектованы в два пакета. Первый получишь ты. Он находится в автоматической камере хранения в Койдале, на вокзале. Посылку туда помещал Калмыков Сергей Герасимович, мой друг, пенсионер. Ты с ним знаком. Постарайся позвонить ему сегодня. Он назовет две группы цифр. Первая — номер бокса. Вторая — код.

По тому, как Бакалов перешел к деталям предстоящего дела, капитан понял — время поджимает основательно.

— Для тебя зарезервированы билеты до Москвы в аэропортах Акжара и Кумкента. Как их получить, объясню. Когда и каким образом улетать оттуда, решишь сам. Помни — ты не простой пассажир. Будь предельно осторожен. Тебе предстоит ходить босиком по горячим углям, Таштемир, но ты этого пока не понял. Впрочем, может, и понял, но не почувствовал шкурой, что ли.

— Я видел, как ходят босиком по углям, — сказал Иргашев. — В Болгарии. Аттракцион такой…

— Для тех, кто наблюдает со стороны, это просто. Сам попробуешь — будешь иного мнения.

— Итак, я в Москве. — Иргашев вернул разговор в деловое русло. — Куда мне деваться с документами? В прокуратуру Союза?

Бакалов нервно сгреб подбородок в кулак и сказал с сомнением:

— Вряд ли это даст положительный результат. Ты сам знаешь — прокуратура на наших не замахнется. В первую очередь надо подключить к делу общественное мнение, прессу…

— Независимую или официальную?

— Ради бога, никаких независимых! — воскликнул Бакалов. — Чем больше газетчики кричат о своей независимости, тем страстнее они желают обратного. Нужно искать скандального журналиста. Вроде Невзорова. Короче, следует сперва создать фон, общественное мнение и лишь затем пускать в ход документы.

— Вы не доверяете Управлению по борьбе с организованной преступностью?

— Почему, там люди честные, но много идеалистов, вроде нас с тобой. Это факт. Им могут просто не дать заняться нашим делом.

— КГБ?

— Э, Таштемир! КГБ сейчас в положении старого мудрого кота. Он видит и слышит, как по ночам скребутся мыши, но прыгать на них боится. Чуть пошевелится — со всех сторон шипят: "А не тот ли это кот, что в тридцать седьмом ел белых мышей?!"

— Я вас понял, Николай Александрович.

— Вот и чудесно. А теперь давай прощаться, сынок.

Бакалов встал, вышел из-за стола, подошел к Таш-темиру. Положил ему руки на плечи и долгим взглядом посмотрел