— Почему нет?

— Сядь, — сказал Андрюшин резко и положил Васькову на плечо тяжелую ладонь, придавливая его к стулу. — Сядь, сядь и не дергайся. Ты Малярова знал?

— Нет.

— А я знал. Хороший мужик. Крещен в Чечне. Трое детей мал мала меньше. Его этот ублюдок убил. И ты теперь хочешь, чтобы мы взяли и отдали его в руки самого гуманного суда в мире? Суда, которому не жаль мента, а жаль ублюдков?

— Что же делать?

— Свяжись с „Карабином“. Передай прапорщику Гусю координаты. Пусть поторопится в Камешки. Скажи, что мы тоже туда едем.

* * *

Макс лежал, забравшись в угол баньки, где бревна потолще. Устроился на полу, подсунув под голову вещмешок с деньгами. Указательный палец он просунул в предохранительную скобу автомата и направил ствол к двери. Стоило только шевельнуть рукой, и тот, кто попытается войти в баньку, ляжет, не добравшись до цели.

Макс от всего пережитого отупел в чувствах и к самой мысли о возможной смерти уже относился с отрешенностью ослабленного болезнью старца.

Он понимал безвыходность своего положения, и это окончательно доломало его. Уйти отсюда ему не дадут. Он видел, как от Шиверок за ним по реке неслись две моторки. В одной сидели два человека, во второй — один, но у всех троих было оружие.

Минут через пять после того, как Макс обосновался в бане, у берега смолкли два мотора. Три человека, прячась за деревьями — Макс их видел, но стрелять не хотел, — жалел патроны — обложили баньку с трех сторон. Так что выскочить из нее, не попав под огонь, не представлялось возможным.

Ему оставалось только ждать. Хорошо, если бы появилась милиция. С ней было больше надежды сохранить жизнь: менты слуги закона. Если он бросит оружие и поднимет руки, стрелять в него они не станут. Конечно, потом будет суд, припаяют срок, но зона — это все-таки жизнь. А коли ты жив, то игра не проиграна, просто одну партию просадил. Кто же запретит начать вторую? Начать, имея определенный опыт игры. И он, Макс, ее начнет. Будьте уверены, будьте уверены…

* * *

Когда группа Гуся появилась возле баньки, прапорщика встретил милицейский капитан с короткоствольным автоматом АК-74. Представился:

— Щербатов, уголовный розыск. — И тут же сообщил: — Мне мой шеф приказал удалиться, когда вы появитесь. Соблюдайте осторожность: ваш гусь засел в баньке…

— Гусь — это я, — прапорщик недовольно поморщился. — А в баньке — бешеный пес. — Сочтя инцидент исчерпанным, спросил о деле: — Сколько у баньки выходов?

— Один.

— Все, можете уходить. — Гусь протянул капитану руку. — Мы тут сами распорядимся.

— Осторожно, ребята, — предупредил Щербатов, — он моего друга уложил. Женю Малярова.

— Зачтем, — сказал Гусь, — будьте уверены.

Капитан забросил автомат за плечо, скорбно ссутулился и пошел к берегу. За ним потянулись два охотника с ружьями. Когда они скрылись из виду, Гусь расположил свой небольшой отряд прямо напротив закрытой наглухо двери баньки. Каждому показал укрытие, определил направление для стрельбы. Сам занял место в центре позиции.

— Рогоза, — Гусь легонько ткнул сержанта в бок кулаком, — я сейчас поднимусь и пойду вперед. Ты возьми дверь на прицел, но не стреляй. Это сделаю я.

— Товарищ прапорщик, — голос Рогозы звучал озабоченно. — Он вас срежет.

— Ты хочешь сказать: выстрелит? Пущай. Один хрен попасть не сумеет. У него сейчас легкий мандраж в душе. Потом я прикинул, патронов осталось — раз-два — и обчелся.

— Так, может, пусть он их сперва расстреляет, потом мы его возьмем тепленького?

Гусь выругался.

— Мне он, Рогоза, нужен холодненьким. Знаешь, сколько он на своем пути трупов оставил? Такое спускать никому нельзя.

— Все равно ему суд смертную казнь положит.

— Э, нет, Рогоза, мы этот вопрос уже обсуждали. Я теперь никому не верю, потому исполнение возьму на себя. А там будь что будет…

* * *

Над узким окошком бани, походившим на амбразуру, под застрехой — между крышей и стеной — копошились и весело пищали воробьи. Макс со злостью стукнул в стену ногой. Воробьи на мгновение стихли и тут же принялись щебетать как ни в чем не бывало.

— Чив, чив, чив.

На разные голоса, но с одинаковой радостью. И азартом.

— Жив, жив, жив! — слышалось Максу. И от ярости, от досады, от страха перед неизбежностью предстоявшего он готов был завыть как одинокий, попавший в западню волк.

Проклятые! Они во веки веков так! Мало он им откручивал головы! Мало! Теперь день их торжества. Погань серая — жив! Жив! Жив!

Да, он жив, но что будет через нисколько мгновений?

Макс готов был заплакать. Слезы щипали глаза. Горло сдавливали рыдания, которые он усилием воли превращал в звериный рык. Нос тек и сопливился.

* * *

— Чикин, выходи!

Голос Гуся обрел полную силу звучания и эхом отразился от недалекой кромки леса.

Макс узнал его — зычный, строгий.

Пальцы Макса дрожали, и он ничего не мог поделать с этим унизительным проявлением страха.

Макс знал — Гусь не простит ему смерть Щербо. Они были закадычными друзьями, вместе служили лет десять, вместе их загоняли в Чечню, оба вернулись оттуда с одинаковыми мыслями о глупости тех, кто затевает войны, вдвоем ездили на охоту и рыбалку, совместно давили по „гусю“ на нос в воскресные дни. И страшнее всего — Гусь не милиция. Он — не закон. Он — возмездие. Скорое и беспощадное. Надеяться на то, что от него можно уйти живым, было делом бессмысленным.

— Собаки! — Макс готов был расплакаться и завыть во весь голос, если бы это сулило ему прощение. — Собачья кость!

Он ругался и громко стонал, захлебываясь злостью. Ему давило на мозг проклятое воспоминание. Хмырь Борисов, с которым он сидел в „обезьяннике“, напророчил ему неудачи. И вот сбываются предсказания. Наступило время, когда черное дуло глядит на него, на Макса. Бездонное, страшное.

Сам Макс часто заглядывал в ствол автомата, когда проверял его чистоту. Обычная дырка в черной трубе со сверкающей блеском поверхностью и пологими спиралями нарезов. Но это когда автомат твой. А когда он смотрит на тебя из чужих рук, ощущение бывает иным.

Чувства, которые переживал Макс, не были раскаянием. Это был мерзкий животный страх. Он леденил сердце, заставлял дрожать руки. Однако сложись все по-другому, удайся Максу выскочить из тисков окружения, он бы не поднял рук и не сдался. Он бы продолжал бежать и снова стрелял, убивал. Он бы им показал, чего стоит. Да, показал бы, а потом гульнул б вволю по случаю